фестиваль театр
В Экс-ан-Провансе завершился международный Festival d`Art Lyrigue. В программе этого музыкального фестиваля в этом году было сделано исключение: в Эксе показали драматический спектакль. Традицию нарушили только ради самого авторитетного из ныне живущих театральных режиссеров мира. Питер Брук представил на фестивале своего французского "Гамлета". Из Экс-ан-Прованса — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.Питер Брук (Peter Brook) уже ставил "Гамлета" в начале 50-х, на заре своей карьеры. Кстати, для русской театральной истории тот знаменитый спектакль оказался еще важнее, чем для европейской: московские гастроли постановки с Полом Скофилдом в заглавной роли были первым знаком наступавшей оттепели, первым окном в западный театр. Спустя почти полвека великий Брук, старейшина и главный авторитет мирового режиссерского цеха, вернулся к "Гамлету" и сделал целых две версии спектакля — английскую и французскую (в Экс-ан-Провансе показывали, разумеется, вторую). Между "Гамлетами" прошла целая жизнь, к закату которой Питер Брук уверовал в высшую ценность сценической простоты. Не надо больше ничего выдумывать, считает он, все концепции и режиссерские метафоры — от лукавого, и истинный театр должен воздействовать не на интеллект зрителя, а на его базовые человеческие эмоции. Замороченный глобализацией, рефлексирующий театр, равно как и театр иллюзий или театр затейливых стилизаций Бруку неинтересен, и он может позволить себе им не заниматься.
Спектакль "Гамлет" — наглядное подтверждение того, что слова у старого режиссера не расходятся с делом. Трагедию Шекспира бруковские актеры разыгрывают буквально на коврике, есть только несколько подушек, складывающихся и в королевский трон, и в выкопанную для Офелии могилу. Спектакль освобожден от привычной театральной бутафории, в нем очень простой свет, и потому играть его можно, наверное, где угодно. В Париже "Гамлета" играют в нарочно неотремонтированном театре "Буфф дю Нор", а на фестивале играли за городом, в старинном полузаброшенном имении, под открытым небом, после заката.
Для Брука принципиально важно, чтобы зритель просто увлекся этой драматической историей, не зная никаких прежних трактовок и не отяжеляя себя грузом бесконечной театральной истории "Гамлета". Он словно преподает своим зрителям азбуку театральной условности. Самый простой пример — Полоний и Клавдий, скрываясь от Гамлета, прячутся за покрывало, которое сами же держат на вытянутых руках. При всем этом режиссер, объездивший полмира для изучении архаических культур, не устает апеллировать к ритуальным основам театра. В самом начале, прежде чем ступить на ковер, Гамлет заметно задерживает на весу ногу, обозначая момент конца реальности и пересечения магического пространства игры. А к концу спектакля Брук концентрирует ритуальность почти до густоты традиционного японского театра, финальные смертельные поединки напоминают тамошние театральные сражения. Когда все закончится, из-за кулис быстро и деловито выбегут те, кто по сюжету умер раньше, лишь для того, чтобы повалиться наземь рядом со свежими "трупами" и через несколько секунд вместе с ними вскочить, напомнив о наивном притворстве театра.
Брук действительно ставит не главную пьесу мирового репертуара, а семейную историю. Призрак у него не похож ни на печальное привидение, ни на загробного мстителя. Тень отца — это вообще не тень, а сам отец, Гамлет бросается к нему и обнимает, как живого человека после долгой разлуки. Питер Брук не хочет сравнений, и все же это самая трогательная и человечная сцена встречи Гамлета и отца, которую довелось видеть. Вообще, "Гамлет" не просто возвращен Бруком на грешную землю, но отослан куда-то прочь от цивилизации, прямо-таки в Африку. Ведь и самого Гамлета, и Клавдия, и Полония в этом спектакле играют чернокожие актеры. Что касается Полония, то кажется, что этот похожий на крестьянина худой человек с клочковатой бородой и не актер вовсе, а беженец из какого-то племени. Он и по-французски говорит так скверно, что все зрители хохочут, и руки у него непритворно дрожат. Где уж ему до положенного Полонию по роли коварства!
Впрочем, Бруку только того и надо: он ставит про обычных людей, с которыми случилась необычная история. Тем более что есть в его труппе кому показать высший класс актерского мастерства. Молодой актер Уильям Надилам (William Nadylam) знаком и театральной Москве, он играл Сида в приезжавшем на гастроли спектакле Деклана Доннеллана. Гамлет Надилама — воплощение искренности и витальной силы, чувствительности и обаяния. Не супермен, конечно, но и не размазня. Живой человек в предлагаемых обстоятельствах, идеальный носитель сегодняшней театральной философии режиссера Брука. Чем больше думаешь о бруковском отказе от громоздких, сложносочиненных, играющих подтекстами театральных изысков, тем больше вспоминаешь Льва Толстого (Питер Брук это сравнение вполне выдерживает), под занавес жизни отказавшегося от искусства как от величайшего греха. В спектакле Брука достаточно следов изощренного мастерства, да ведь и отречения Толстого от литературы прекрасны с точки зрения этой самой литературы.