биеннале архитектура
7 сентября в Венеции откроется VIII Международная архитектурная биеннале. Тема биеннале — архитектура Next. Россия, как уже писал Ъ, представляет проект куратора Давида Саркисяна "Два театра", проект реконструкции Большого театра Михаила Хазанова и Михаила Белова и проект Мариинского театра американца Эрика Оуэна Мосса. Однако помимо этих архитекторов в русском павильоне будет еще одна звезда первой величины: выставку оформит известный сценограф Георгий Цыпин — русский американец из Нью-Йорка. ГЕОРГИЙ ЦЫПИН ответил на вопросы обозревателя Ъ ГРИГОРИЯ Ъ-РЕВЗИНА.— Два театра — тема одновременно и очень масштабная, если иметь в виду, что за ними стоит, и очень камерная, если говорить о ее представлении. Можно показать макеты Большого и Мариинского, и все. Что в итоге будет в павильоне?
— Это великолепная тема. Реконструкция Большого и Мариинского — это своего рода фокус, в который собирается огромная энергия. Дело даже не в том, что это два крупнейших русских театра, это еще множество тем. Москва и Петербург — эта оппозиция определяет целый пласт русской культуры. Два проекта реконструкции — это два пути русской архитектуры. В Москве — памятник, в Петербурге — шоу. Большой делают русские архитекторы, Мариинский — американец. Это не просто темы, это мифы, которые образуют среду существования двух этих проектов.
Если просто показать два макета, то эти мифы не будут поняты. И задача дизайна павильона заключается в том, чтобы показать эту среду, создать пластические мифы. Сейчас я вижу павильон примерно так. В дальнем зале на втором этаже стоит макет театра Мосса. И за ним, от стены, навстречу зрителю — очень мощный источник света. Этот свет пробивает и малый зал, и большой зал второго этажа, где стоит макет Большого театра. А между двумя залами — огромный кусок стекла, разбитый в месте прохода. И через эту дыру льется свет, из разрыва идут как продолжение лучей света стальные проволоки, на которых нанизаны осколки, стеклянные глыбы. И все это проносится над макетом Большого. А нижний этаж затоплен водой. Красной или зеленой. И в этой воде — две инсталляции, стеклянный корабль и стеклянная башня. Они сияют в темноте, на темной воде.
— Простите, я насчет воды не совсем понимаю. Зачем он, собственно, затоплен?
— Хорошо, что все остальное понятно. Что же насчет воды, мне кажется, что основной образ Петербурга, его основная метафора — наводнение, пушкинская тема стихии и безумия. Ну и Венеция, разумеется, тоже вода. В принципе — это затопленный склад декораций. Вы никогда не видели склады декораций? Таинственное пространство, какие-то осколки образов, они вступают между собой в какие-то диалоги, создают свои метафоры. Это атмосфера сна, мечты, виртуальное пространство.
Проекты, которые представляет Россия,— ведь, по сути, их еще нет. Неясно, как будет реконструироваться Большой театр, неизвестно, будет ли воплощен проект Мосса. У нас есть два реальных театра и пространство архитектурных грез по их поводу.
Подвал — это еще и образ нашего подсознания. И здесь, в этом очень обобщенном пространстве, все очень зыбко, нечетко, есть только движение смыслов и форм. Есть темная вода и светящееся стекло. Стекло и вода — очень интересно взаимодействующие материалы. Ведь, по сути, стекло — это некая кристаллизация воды. Она кристаллизуется в два образа: корабль, и это, конечно, Петербург, и башня — разумеется, Москва. К башне еще должен вести световой путь из светящихся стеклянных куполов. Но не только Москва и Петербург, еще и просто метафора некоего пути. Корабль, который движется к световому маяку,— это ведь и есть Next.
То есть в целом получается своего рода картина нашего подсознания, в котором еще только рождается Next русской архитектуры.
— А на втором этаже, я так понимаю, оно уже как бы родилось.
— Здесь нет буквальности. На втором этаже просто меняется несущая материя, эфир, который создает это пространство. Внизу — это темная вода, вверху — это свет. Свет более сознателен, чем вода, свет — метафора сознания, но все же метафора. И в ней уже существуют конкретные образы двух театров, макеты, проектные материалы.
— Отношения между ними оказываются довольно драматичными. Эта пробитая стеклянная стена, летящие осколки. Вы считаете, что Большой и Мариинский — это антиподы и один взрывает другой?
— Вообще-то главная метафора, которую я хотел выразить центральным павильоном, это взрыв сознания. Ведь рождение проекта — это именно такой взрыв, озарение. Разумеется, это разделение двух залов стеклянным занавесом создает некий драматический эффект, но, повторю, я создаю именно среду, в которой существуют проекты театров, а не отношения между проектами. Согласитесь, само появление проекта Мосса уже вызвало в России своего рода взрыв. И можно даже сказать, что только этот взрыв вызвал движение в сегодняшней русской архитектуре, ее переход в некое next-состояние. И связано это с тем, что в Россию впервые пришел масштабный, звездный проект с Запада. Этот стеклянный экран — это "окно в Европу", и весь драматизм решения связан с символическим сценарием отношений России и Запада.
— То есть вы сочинили некое театральное пространство, декорации сцены, на которой выступают два героя. В виде двух макетов — Большого и Мариинского. Ну с кордебалетами чертежей.
— Я бы предпочел другую метафору. Это пластический миф, в котором существуют театры. Миф, который строится вокруг неких рифмующихся между собой пластических элементов (вода, стекло, свет) центральных смыслообразующих метафор (сна, рождения, пути, взрыва) и мифологических мест (Москва, Петербург, Россия, Запад). Миф про рождение Next в русской архитектуре.