В издательстве АСТ вышла собранная наследниками Фриды Вигдоровой книга "Право записывать", включающая помимо знаменитой хроники суда над Иосифом Бродским избранные газетные статьи и ранее не публиковавшиеся записи 50-60-х
Фрида Вигдорова — советская писательница, журналист и, скажем так, спасатель. Обозначить ее так хочется не из стремления к высокопарности. Просто для того, что составляло главное содержание ее деятельности, не существует внятного определения. Вигдорова умерла в 1965 году, незадолго до появления диссидентского движения, на которое сильно повлияла. Но саму ее диссидентом назвать сложно. Ее не слишком интересовала политика, противостояние режиму. Идеи были на втором плане. На первом — люди.
В оттепельные годы Вигдорова была известным журналистом, но журналистика как написание текстов, постановка проблем и вопросов была для нее не самоцелью. Скорее инструментом, одним из этапов в гуманитарных операциях, в центре которых оказывались самые разные незнакомые ей люди. В книге можно проследить несколько таких историй: старшеклассник, оказавшийся на зоне из-за кражи радиодетали; учительница консерватории, уволенная за адюльтер; деревенские старики в богом забытом колхозе, страдающие от произвола властного председателя. Самым известным из объектов ее попечения стал молодой ленинградский поэт Иосиф Бродский. Отправляясь на его процесс, далекая от андерграундной поэзии Вигдорова бралась за спасение не исключительного гения, а очередного юноши, попавшего в беду.
Положение корреспондента столичных газет давало ей власть вмешиваться в судьбы людей, до того остававшихся безвестными жертвами бюрократической машины. Берясь за дело Бродского, Вигдорова также планировала статью в "Литературной газете", которая должна была бы отвести от поэта обвинения в тунеядстве. Редакция участвовать в спасении подпольного литератора отказалась. Так Вигдорова стала в конце своей жизни неофициальным писателем. Вряд ли она это так для себя формулировала. Ее нелегально сделанная запись суда над Бродским тоже была не публицистическим и тем более не художественным текстом, а одним из инструментов в борьбе за судьбу молодого человека, пущенным в ход, когда не сработали привычные журналистские средства.
Текст этот выполнил и пережил свою прикладную функцию. Более того, в культурной памяти Вигдорова осталась прежде всего как автор хроники процесса Бродского. Тень, отброшенная будущим нобелевским лауреатом, заслонила и журналистскую славу, и успешную писательскую карьеру с десятком книг. Само же "Судилище" стало первым правозащитным документом советского подполья. Идею записывать процессы, предавать хотя бы частичной огласке бесчеловечный бред советского правосудия взяли на вооружение будущие диссиденты.
Между тем уже по этому тексту понятно, что Вигдорова была большим писателем. Ее талант не то чтобы противоречил облику самоотверженной заступницы малых сих, но несколько оттенял его. Природа этого дара — тоже во внимательности к человеку, только немного другого рода. В обстоятельствах любой драмы Вигдорова умела видеть сокрушительную нелепость. Прежде всего это касалось самого строя речи, фантастической анормальности, расслаивающей каждое высказывание.
В ее записях (во многом перенимающих технику Зощенко, но в чем-то более жестких) легко увидеть критику послесталинского советского мира с его тотальным бюрократическим гротеском, набором причудливо искореженных формул, проникающих даже в самый интимный опыт. Но дело, конечно, сложнее. За каждым комическим изломом фразы у Вигдоровой стоит такой же излом судьбы. За коллекционированием курьезов — тревога о невозможности взять их все в сердце.
Такая двойная оптика, язвительная нежность были не очень характерны для официальной оттепельной литературы. Вигдорова, кажется, и сама не вполне понимала, что с ней делать. Так что в полной мере ее талант раскрывался в текстах как бы дополнительных, написанных между делом и предназначенных только для самого близкого круга знакомых. Прежде всего это "Блокноты журналиста" и "Блокноты депутата", впервые опубликованные в этой книге.
Первые — будто бы рабочие материалы, наброски. Сюжеты здесь те же, что в статьях, но есть важное отличие. Чтобы сделать из собранных историй статью, Вигдоровой приходилось представлять их как типические, отражающие социальные тенденции и проблемы. В блокнотах рассказы ее героев остаются уникальными. Каждая сохраненная фраза не показательный пример, а открытие, комическое или пронзительное мимолетное свидетельство. Еще интереснее "Блокноты депутата". В 1963 году Вигдорова как депутат райсовета занималась расселением стариков и многодетных семей из подвалов и подсобок. От этой деятельности осталось всего 20 страниц: записи просьб и отказов, хроника взаимных интриг властей и жителей. Но эти крохотные записки, наверное, самый сильный ее текст.
Надо признать, что "Право записывать" — странновато сделанная книга. Статьи, "Блокноты", "Судилище", фрагменты записных книжек, писем и недописанной прозы, воспоминания друзей и родственников Вигдоровой — все это производит несколько хаотическое впечатление. Но в этой разрозненности есть определенная честность. Тексты Вигдоровой — это письмо человека, которому некогда предъявлять целостность образа. Отчасти потому, что тексты для нее — побочный продукт куда более важной деятельности. Отчасти — потому что лучшие из них написаны, когда автору осталось жить совсем недолго. От этого здесь, может быть, бессознательная экономия, скупость средств. От этого же каждый набросок обретает особую ценность. В героической нехватке времени запись становится поступком.
Фрида Вигдорова «Право записывать». Издательство АСТ, 2017