фестиваль опера
Festival d`Art Lyrique в Экс-ан-Провансе показал новую версию оперы Чайковского "Евгений Онегин". Тандем музыкального руководителя постановки и дирижера Даниэля Хардинга с режиссером Ириной Брук произвел образцово-показательное зрелище современной фестивальной жизни. Из Экс-ан-Прованса — РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.Архиепископский театр под открытым небом в Эксе — это, наверное, одна из самых элегантных оперных площадок Европы. Зрительский амфитеатр и обшитая матовым деревом сценическая коробка идеально вписаны в старинный музейный двор. Приметы нашего времени незаметны. Тут как-то стыдно быть нестильным и неэлегантным, но и излишне настырно привлекать к себе внимание тоже вроде как неудобно. Эфир недемонстративного благополучия, кажется, впрыснут в воздух. Набирающая в последние годы профессиональный вес режиссер Ирина Брук (Irina Brook) надышалась им вволю, поэтому ее спектакль точно сшит на здешнюю сцену и на здешнюю публику.
Публика довольна и доброжелательна. Пожилая дама, сидящая на дорогом, почти в 200 евро, кресле рядом со мной, все первое действие больше косится на мой блокнот, где я пытаюсь что-то записать для памяти, чем смотрит на сцену. Ее явно распирает от любопытства. В антракте не выдерживает: кто, да что, да зачем пишу? Сообщение о том, что в России выходят газеты, в которых есть страницы о культуре, на которых часто пишут об опере, а иногда даже о французских фестивалях, и что все это кому-то интересно, вызывает у нее культурный шок.
"Не знаю, как вам,— осторожно сказала дама, когда ее отпустило,— но мне очень нравится, что в спектакле нет никаких примет России, а действуют просто люди. А вам?"
Мне тоже понравилось. Хорошо, что мода на Россию прошла, Чайковского ведь и без всякой моды будут ставить и петь. И никто никогда не заметит, что в спектакле Ирины Брук уездная публика на деревенской вечеринке у Лариных и петербургский свет на столичном балу мало отличаются друг от друга. Только меняется цвет сарафанов haut couture у дам и летних костюмов у кавалеров. Среди последних даже чернокожий затесался.
Они же все поют и в деревенском хоре, который в Экс-ан-Провансе перестал быть однополым, девичьим и стал смешанным. Соответственно и жизнь поселян стала более увлекательной, хотя и менее целомудренной. Появилась сценка, в которой местный первый красавец выбирает себе подружку на час. Помещица на забавы дворни глаза закрывает, дозволяет парочкам валяться на земле средь бела дня. Немудрено, что обе ларинские дочки только об амурах и грезят.
Деревенские кущи в спектакле Ирины Брук даже внешне похожи на райские. Художница Ноэль Гинефри (Noelle Ginefri) выцветила пространство "Евгения Онегина", обойдясь для всех допетербургских картин бело-кремовыми ширмами. В это знакомое царство холодноватой европейской оперной абстракции постепенно, но неумолимо прокрадывается символический красный цвет беды. То пурпурная книжка в руках Татьяны окажется, то Ленский принесет Ольге красную коробочку с подарком, то фокусник Трике достанет из воздуха красный цветок. И так до тех пор, пока первое действие не завершится апофеозом — дорожкой из красных лепестков, просыпавшейся сверху, вытянувшейся из кулисы в кулису и припорошившей тело убитого.
Владимир Ленский обаятельного воспитанника питерской школы Даниила Штоды был мало похож на поэта. Молодой народный артист Республики Алания очень красиво спел свою партию, но больше он все-таки напоминает какого-то характерного персонажа. Зато другому питерцу, Владимиру Морозу, для партии Евгения Онегина как раз не хватило красок — как вокальных, так и драматических. Заглавный герой оперы получился каким-то обесцвеченным. Впрочем, русское ухо должно сказать отдельное спасибо организаторам фестиваля: весь квартет главных героев ангажирован из России (Ольгу спела Екатерина Семенчук) и поэтому хотя бы из их уст не пришлось слушать изуродованного старательным иностранным воспроизведением Пушкина.
А вот за приглашение Ольги Гуряковой на партию Татьяны благодарить фестиваль могут уже все, вне зависимости от степени чуткости к русскому слову. Госпожа Гурякова сделала свою партию самой яркой и динамичной. Камерный оркестр имени Малера тоже сыграл откровенно на ее стороне. Вообще говоря, большую часть спектакля неформальный главный дирижер фестиваля в Экс-ан-Провансе Даниэль Хардинг (Daniel Harding) провел довольно ровно и легко, как бы на лету схватывая ноты с партитуры и растворяясь в плавном течении музыки. Словно в пандан общему, неутяжеленному стилю постановки Ирины Брук. Но на ариях Татьяны господин Хардинг, а за ним и оркестр искренне оживлялись, зажигались и обостряли звучание, придавали объем каждому эмоциональному повороту героини. Впору было написать на афишах: "Татьяна Ларина". Онегин господина Мороза понял это слишком поздно. Но все-таки понял; на последних тактах он только что не грыз парадный ковер в доме Гремина, на который в ненаигранном отчаянии повалился. Даже оркестр Даниэля Хардинга смилостивился над несчастным и одарил его под занавес парой подлинно эмоциональных аккордов.