Танцевально-шахматные комбинации

Фестиваль танец

Поначалу все выглядит вполне банально: восемь мужчин и женщин в мягких белых «джазовках» и в одинаковых белых брюках и майках проскакивают попарно из кулисы в кулису в неоклассической весьма незатейливой прыжковой комбинации. Маленькое жете с продвижением в сторону, па-де-бурре ан турнан, сиссон с ногой вперед, жете, сиссон с ногой назад — длится она секунд десять—двенадцать. А повторяется — в трех вариантах — ровно 20 минут, то есть раз 120. Сначала нетерпеливо ждешь, что будет дальше; минуты через три, потеряв надежду на продолжение танца и выучив комбинацию наизусть, начинаешь придираться к артистам: у того подняты плечи, у этой корявые руки, та косит подъем. Затем, отведя глаза от надоевших танцовщиков (те уже перешли на двустороннее движение — прыгают вдоль рампы навстречу друг другу), переключаешься на фильм, демонстрируемый на заднике: в нем те же артисты проделывают ту же комбинацию абсолютно синхронно с реальными людьми. Видно, правда, что в кино они неизменно бодры, а на сцене уже подустали от бесконечных скачков; да еще видео то увеличивает фигуры, то меняет ракурс, показывая артистов сверху, как фигурки на шахматной доске,— тоже разминка для глаз.

Вторая часть — женское соло (на премьере в 1979 году его танцевала сама Люсинда Чайльдс) — начинается двухминутной паузой: видеотанцовщица стоит неподвижно и смотрит в зал, слегка помаргивая. Следующие 18 минут она вместе с реальной артисткой проскакивает по кругу чем-то вроде полечки и поворотов-«блинчиков» или режет сцену по вертикали цепочками шене — от задника к авансцене и обратно. В последней части, самой богатой по лексике (в комбинации присутствуют большие жете, прыжки-фуэте, вращения в две стороны), две четверки артистов, танцуя попеременно и удвоенные видеоизображениями, очерчивают на плоскости сцены оставшуюся геометрическую фигуру: квадрат, пересеченный диагоналями.

К этому времени зритель впадает в гипнотический транс: от зудящей моторики Гласса в ушах стоит звон, фигуры — реальные и фантомные — скачут уже повсюду, сознание почти отключено, и лишь остатки рассудка фиксируют гроссмейстерский уровень этой танцевально-шахматной партии. А когда разом обрываются музыка и движение, в реальный мир приходится возвращаться с некоторым усилием: эффект погружения в танец, произведенный математической ворожбой Люсинды Чайльдс, действует на физиологическом уровне. Эта удивительная женщина, достойный соавтор своих постоянных друзей-соратников Гласса, Раушенберга, Уилсона (вместе с которым в 1976 году она представила на Авиньонском фестивале оперный манифест «Эйнштейн на пляже»), выстроила часовой спектакль на трех комбинациях с такой безупречно просчитанной и невозмутимой смелостью, что от ее «Танца» до сих пор захватывает дух.

Подобное нельзя испытать при просмотре на видео: исчезнет разница между реальными артистами и их видеодвойниками, пропадет взаимосвязь живого-неживого, создающая ту неповторимую атмосферу «Dance», благодаря которой он еще на премьере в 1979 году вошел в историю и вот теперь, впервые за десятилетия, вышел из нее к людям. В балетную труппу Лионской оперы спектакль переносила сама Люсинда Чайльдс, новое видео снимали под ее руководством. 77-летняя изящная дама с холодным профессорским лицом за два месяца выбила из артистов все личное: с икрами, сведенными судорогами от бесконечных трамплинных прыжков, они стали добровольными функциями ее бессмертного уравнения.

Директор и бессменный куратор Жан-Поль Монтанари, решив представить на 37-м фестивале историю contemporary dance с 1977-го до 2017-го, оказал медвежью услугу нынешним авторам: рядом с радикализмом творцов сорокалетней давности хореографы наших дней выглядят инфантильными эпигонами, в лучшем случае — бледными копиями, в худшем — пародией на титанов эпохи постмодернизма. Пожалуй, противовесом американской мощи мог бы стать какой-нибудь постсоветский соцреализм. Он и впрямь скоро появится в Монпелье: мэр города и президент области Филипп Сорель, страстный русофил, назвавший недавно построенный мост именем Гагарина, собирается установить на двух его концах статуи Юрия Гагарина и Валентины Терешковой, а в прилегающем парке — памятник летавшей в космос собаке Белке. Мэр, конечно, не прочь увидеть в родном городе и труппу из любимой им России. Однако — вот она, западная демократия: на фестивале, щедро субсидируемом областью, директор Монтанари — полновластный диктатор. И он уверен, что Россия ничего, кроме классики, произвести не может. Так что, похоже, отечественный современный танец, столь непохожий на западный, в Монпелье будет представлен лишь в виде «застывшего движения» — садово-парковой скульптуры.