Сегодня пройдет заседание рабочей группы Госсовета, посвященное угольной промышленности. Правительство уже объявило в пятницу, что намерено в будущем году полностью завершить процесс приватизации угольных предприятий. Корреспондент Ъ АЛЕНА Ъ-КОРНЫШЕВА решила выяснить, что о своем будущем думают сами угольщики, и взяла интервью у президента принадлежащей группе МДМ Сибирской угольно-энергетической компании (СУЭК) "Байкал-уголь" ОЛЕГА МИСЕВРЫ.
— Что вы предлагаете правительству и Госсовету?— У нас четыре ключевых предложения, первое — продление сроков реструктуризации долгов угольных предприятий в бюджет и внебюджетные фонды. Напомню, 60% предприятий отрасли в рамках реструктуризации исправно погашают долги, а 4/5 из оставшихся 40% — это компании с большим госпакетом акций, почти все они значатся в перечне подлежащих приватизации в этом году. Вопрос — что мы продаем? Предприятия-банкроты. Кто их купит? Наверное, никто. Потому что легче скупить их активы в процессе банкротства. Что же получит государство? Исходя из их балансовой стоимости, не более 6% от реальной стоимости предприятия. Поэтому мы и считаем необходимым продлить сроки реструктуризации для угольной промышленности, тем более что аналогичный шаг был недавно предпринят правительством в отношении ВПК и предприятий сельского хозяйства. Но пока в правительстве к этой идее относятся с прохладцей — единственный, кто нас поддержал, это вице-премьер Виктор Христенко. А Минфин, МНС и все остальные говорят, что бесконечно продлевать сроки реструктуризации невозможно. Их, конечно, можно понять, но от продления сроков реструктуризации в угольной отрасли государство только выиграет. Конкретный пример — "Дальвостуголь", задолженность $120 млн, годовой оборот — $30 млн. То есть даже если предположить, что эта компания весь свой оборот направит на выплату долгов, ей потребуется на это четыре года. 2 июля МНС подало иск о признании "Дальвостугля" банкротом, отозвать это заявление уже нельзя. Что в этой ситуации может получить от "Дальвостугля" МНС? Ничего. Единственный разумный выход — как раз продлить сроки реструктуризации и заключить мировое соглашение с кредиторами. В этом случае "Дальвостуголь" получит возможность нормально расплачиваться по долгам, выйдет из-под угрозы банкротства, а государство получит свои деньги.
— Что еще вы предлагаете?
— Второй волнующий нас вопрос — размер процентной ставки по платежам за реструктуризацию. Сегодня по постановлению правительства, принятому в 1999 году, мы платим 5,5%. Так происходит потому, что ставка приравнена к одной десятой от ставки рефинансирования, которая в 1999 году равнялась 55%. Сейчас, в 2002 году, она, как известно, составляет 23%, а мы по-прежнему платим исходя из 55%. Мне непонятно: разве государство хочет зарабатывать деньги на процентах, как коммерческий банк? Ведь цель реструктуризации иная — как раз облегчить условия выплаты долгов. Понимания Минфина мы здесь пока не встретили.
— Но ведь тот же Минфин закладывает в бюджет деньги на инвестиции в угольную промышленность...
— Как раз об этом нам есть что сказать на Госсовете. На наш взгляд, необходимо вносить изменения в закон о бюджете на этот год и в проект бюджета будущего года, касающиеся изменения классификации предоставления бюджетных кредитов. Поясню, в чем дело. Например, наша компания СУЭК еще в 2001 году выиграла право на получение в этом году бюджетного кредита на инвестиции в 1,1 млрд руб. (всего угольные компании в 2002 году могут получить 4 млрд руб. бюджетных кредитов, а на 2003 год закладывается цифра в 5 млрд руб.). Но тогда мы не знали, что у нас будет кризис перепроизводства, и эти кредиты (надо сказать, что они целевые — должны использоваться исключительно на расширение производства) нам, да и всей угольной отрасли, в таком виде не понадобятся. И мы их не берем. Мы предлагаем дать эти деньги, раз уж они нам все равно предназначены, но не на инвестиции, а на пополнение оборотных средств. Более того, дать их целевым образом на погашение бюджетных долгов предприятий, вошедших в реструктуризацию, тем самым облегчив их налоговое бремя. Мы предлагаем выделять эти средства не в форме бюджетного кредита, а в форме субсидирования процентной ставки, потому что правительство — это не коммерческий банк, оно не может определить риски по возврату кредитов, это дело банков. Считаю, что для правительства это идеальная постановка вопроса — дав деньги, оно тут же получит их обратно в виде погашения долгов. Например, СУЭК, получив дешевый кредит, тут же постарается расплатиться по долгам в бюджет по ускоренному графику. Думаю, то же самое будут делать и другие, чтобы отдалить любую угрозу банкротства. А государство получит дополнительный доход.
— Все ваши предложения адресованы на федеральный уровень или региональные власти тоже могут облегчить жизнь угольщикам?
— Могут. Но для этого, как нам кажется, нужно, чтобы либо президент, либо правительство повлияли на субъекты федерации, чтобы стимулировать их провести реструктуризацию долгов угольщиков (да и не только угольщиков — РАО ЕЭС, "Газпрома" и т. д.) в Дорожные фонды. Ведь это нонсенс, когда все долги по всем налогам и платежам реструктурированы, а на предприятиях по-прежнему висит многомиллионный долг по Дорожному фонду, сохраняющий угрозу их банкротства. Из 89 субъектов федерации только 35-40 пока такую реструктуризацию провели. Считаю, что эти предложения — это стержень, но есть еще несколько ключевых вопросов.
— Каких?
— Рассмотрение инвестиционной программы РАО ЕЭС вплоть до 2020 года, как это ни удивительно звучит из моих уст.
— А при чем тут угольщики?
— Сейчас поясню. На сегодня в России с избытком хватает энергетических мощностей, дефицита электричества у нас нигде нет. Если посмотреть макроэкономические тенденции, рост ВВП в России составит в ближайшие годы максимум 5-6%, а рост потребления электроэнергии, соответственно, 1,5-2%. Но с учетом резервов по энергосбережению роста потребления может не быть вовсе, тем более что сами представители РАО ЕЭС прогнозируют его снижение. Однако в инвестпрограмме РАО почему-то приоритеты отданы строительству электростанций. При этом деньги на инвестпрограмму РАО берутся из абонентской платы, которая является составной частью тарифа на электричество. То есть все мы, начиная от дедушек и бабушек и заканчивая промышленными предприятиями, будем оплачивать строительство новых электростанций, которые не только сами по себе не нужны, но и в процессе реформирования РАО ЕЭС перейдут в частные руки. Тогда я не понимаю, зачем мы, потребители, вся страна, это оплачиваем? Возьмем, к примеру, строительство Бурейской ГЭС, на достройку первой очереди которой нужно 13 млрд руб., а на всю станцию — $1,5 млрд. Что, РАО уже нашло покупателя на Бурейскую ГЭС за $1,5 млрд или мы платим за то, чтобы потом станцию купили в полцены частные инвесторы и продавали бы электричество в Китай?
— Если из инвестпрограммы выбросить строительство электростанций, что же в ней останется?
— Нужно вплотную заняться электрическими сетями. То есть вкладывать деньги в Федеральную сетевую компанию, которая будет находиться в стопроцентной собственности государства. Тогда все логично: мы платим абонплату РАО, она идет в федеральную собственность. Приведу еще один пример: электростанции Сибири сегодня загружены на 40-60% от имеющихся мощностей, а ряд энергосистем Сибири, как известно, замкнуты, то есть не имеет связи с общероссийской. Так давайте лучше построим ЛЭПы, "разомкнем" энергосистемы Сибири (это обойдется гораздо дешевле строительства даже одной первой очереди Бурейской ГЭС — всего 3-4 млрд руб.) и будем экспортировать электричество из Сибири на Урал и за рубеж. Во-первых, деньги будут вложены в госсобственность; во-вторых, мы загрузим имеющиеся мощности, сибирские электростанции будут потреблять больше угля, в результате увеличится его добыча и снизится себестоимость, а значит, снизится себестоимость электроэнергии. Так мы получим дешевую электроэнергию, которую будем по сетям передавать из Сибири через Урал в Европу или куда-то еще и получать дополнительный доход. По-моему, вполне логично. Ведь понятно, что транспортировка электроэнергии в разы дешевле транспортировки газа, угля или мазута. Конечно, этот вопрос требует проработки, но он однозначно заслуживает внимания Госсовета, поскольку именно здесь затрагиваются интересы не только угольщиков, но и энергетиков, да и всех граждан.
— А как вы предлагаете решить проблему перекоса топливного баланса в сторону потребления газа?
— Что касается топливного баланса, то его, безусловно, нужно менять — сегодняшний просто смешон. Некоторые члены рабочей группы Госсовета предлагают даже сделать это в форме закона, не понимая, что в рыночной экономике такое невозможно: цены на уголь и на нефть и объемы их потребления государством не регулируются. Я предлагаю действовать так: правительство через совет директоров "Газпрома" должно влиять на объем поставляемого газа для предприятий РАО ЕЭС (имеется в виду по дешевой цене, естественно). Приоритетность должна выдерживаться такая: сначала удовлетворяются нужды коммунально-бытового хозяйства, затем идут экспортные контракты, приносящие огромные деньги в федеральный бюджет, следом за ними учитываются потребности промышленности, которую нужно поднимать, и только в последнюю очередь — предприятий РАО, то есть им газ идет по остаточному принципу. Тогда, если РАО будет испытывать дефицит газа, оно будет искать другие источники — в частности, обратит внимание на уголь. Кто-то может упрекнуть меня, что это нерыночный принцип, а разве регулировать цены на газ — это рыночный принцип? Нужно же создавать хоть какую-то конкуренцию между углем и газом, формировать новые механизмы.