Кандидат технических наук, подполковник Игорь Андреевич Полетаев стал известен в Советском Союзе под ником "инженер Полетаев". Ситуация была отчасти анекдотическая. В "Известиях" опубликовали жалобу гражданки (возможно, выдуманной журналистами) на неинтеллигентного мужа-инженера, который не желал читать стихи и ходить в консерваторию под тем смешным предлогом, что его удовлетворяет работа. Активность читателей после этой публикации превзошла ожидания. Редакцию засыпали письмами (pro и contra) граждане, которые почему-то приняли все это близко к сердцу.
Редакция обратилась к мэтру и апологету "оттепели" Илье Эренбургу. Тот пожурил "технаря", легкомысленно пренебрегшего культурными запросами жены. На том бы дело и кончилось, не опубликуй "Известия" письмо, подписанное "инженер Полетаев", где вышеозначенный инженер мало что не соглашался с самим Эренбургом, но еще и позволил себе разгромить всю его аргументацию. И пошла писать губерния. Дискуссия приобрела характер пандемии под названием "физики и лирики". Борис Слуцкий посвятил дискуссии стихи, начальная строфа которых стала чуть ли не гимном "шестидесятников":
Что-то физики в почете.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчете,
Дело в мировом законе...
"Инженер Полетаев" прекрасно знал литературу и живопись, музицировал, устраивал в своей лаборатории семинары по абстрактному искусству, читал и переводил чуть ли не с дюжины европейских языков. Такие, как он, "не вернувшиеся", ничего не боялись. Но власть их боялась панически. И старалась не спускать глаз.
"Никто из вас оттуда не вернулся"
Лев Абрамович Ривлин студентом второго курса ленинградского Политеха пошел на войну добровольцем в 1941 году, до 1945 года прослужил на Ленинградском фронте в разведке (снайпером), награжден орденами и медалями, был тяжело ранен. Несмотря на много лет близкого знакомства, об орденах и ранении я узнал только после его смерти. Дослужился до старшего сержанта. (Он уже был доктором физматнаук, а его регулярно призывали на военные сборы, где он развлекался вовсю.) "Если я вернулся оттуда,— сказал он однажды,— здесь со мной уже ничего страшного не случится". "Да никто из вас оттуда не вернулся",— ответила на это жена его фронтового друга.
Жизнь с допуском
Были ли неудобства для работающих в "режимных институтах"? Безусловно. Но чем ближе была страна к окончательной победе социализма, тем более виртуальный характер имели житейские неудобства. Зато достоинства работы "на предприятиях" были многообразны и вполне реальны. Подписав договор с дьяволом (дав "подписку о неразглашении"), сотрудники получали свободу, границы которой были совершенно точно обозначены. Но кто же в состоянии вынести неограниченную свободу? Взор Большого Брата обычно не считал нужным проникать за проходную. Наличие "допуска" считалось уже достаточным знаком благонадежности. "Колючка" избавляла обитателей — естественно, тех, кто ощущал в этом необходимость — от гнетущего чувства неуверенности и сомнений, что часто было уделом "нережимной" интеллигенции. Да и партийное начальство не особо неистовствовало, для чего были чисто экономические причины: все режимные предприятия ежеквартально выписывали премии работникам райкомов партии. Премии были немаленькие, а режимных предприятий — много. Потому партийную работу на самих предприятиях можно было вести "для галочки". Куда уж дальше, даже начальником лаборатории можно было стать, не будучи членом партии и не изображая особой общественно-политической активности, что в системе АН СССР было намного труднее.
Промежность между импульсами
Попытками сделать лазерный компьютер занимались (точнее, пытались достать финансирование) в Институте кибернетики ГССР. Однажды на заседании Военно-промышленной комиссии директор этого института Владимир Валерианович Чавчанидзе делал доклад. Он был внушителен и чрезвычайно артистичен. А избыток генералов еще больше завел его.
"Наш компьютер,— гремел он с трибуны,— будет как быстрый Давид против медлительного американского Голиафа. Ведь промежность между импульсами у него всего 10 в минус восьмой степени". Генералы были впечатлены. Но денег не дали.