премьера кино
В Москве начались показы фильма "Авалон" (Avalon) японского режиссера Мамору Осии (Mamoru Osii). Посмотрев его, АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ утвердился в своем давнем убеждении, что фантастические фильмы можно успешно снимать без многомиллионных декораций, суперзвезд и спецэффектов.Бывает фантастика и фантастика. На одном полюсе — "Матрица" братьев Вачовски (Wachowski). Когда герой Киану Ривза (Keanu Reeves) вырывается из виртуальных объятий мегакомпьютера и попадает в пустынный ландшафт с обуглившимися руинами (то, что осталось от Чикаго), его приветствуют словами: "Добро пожаловать в пустыню реального". После 11 сентября эта фраза стала восприниматься как нехорошая шутка, а культуролог Славой Жижек выстроил на ней целую философскую теорию. И тем не менее кино больших бюджетов и грандиозных зрелищ никуда не делось, выжило.
На другом полюсе — "Сталкер" Тарковского. Здесь философия окончательно подминает под себя жанр, а катастрофические пейзажи снимаются не в голливудских декорациях, но, к примеру, на социалистических свалках. Или прямо на киностудиях, павильоны которых порой от свалок неотличимы.
Мамору Осии снискал себе культовую репутацию благодаря фантастической манге "Призрак в раковине" (Ghost in the Shell): сам Джеймс Кэмерон (James Cameron) превознес этот опус до небес, а братья Вачовски (Wachowski) использовали его концепт в "Матрице". Переметнувшись теперь из анимации в живое кино, изобретательный японец пошел на остроумный эксперимент. Не стал снимать распад и упадок будущего (он же — реальность компьютерной игры) в футуристическом Токио, где только за уличную съемку пришлось бы заплатить бог знает сколько, а уж за достройку натуры и возведение декораций — сами понимаете. Нет, Мемору Осии поехал в Варшаву, нанял (надо полагать, за гроши) польских актеров и снял тусклую реальность постсоциалистического мира, которая оказалась вполне фантастической и вполне себе виртуальной.
Тень Тарковского, бесспорно, витает над "Авалоном", но подражательным фильм все же не выглядит. "Сталкерообразное" изображение, вытравленное и монохромное, связано не с угрюмством мироощущения, а с эффектом компьютерной игры. "Авалон" — это и есть такая жестокая военизированная игра, куда молодежь, разуверившаяся в критериях реальности, готова сбежать, чтобы испытать утраченный вкус к жизни. Ясное дело, что это наркотик и что его употребление связано с риском: заигравшиеся впадают в кому и уже никогда обратно не возвращаются. Девушку по имени Эш эта перспектива не останавливает: она летит, как мотылек на огонь, вслед за своим исчезнувшим в виртуальных дебрях партнером.
Фильм сочетает разные уровни не только сюжетной, но и эстетической реальности. Иногда эти уровни взаимодействуют прямо в кадре: когда на фоне почти черно-белой, зеленоватой "сепии" вдруг проявляется яркий натуральный цвет каких-нибудь сосисок. Кстати, восточноевропейская еда (тушенка с гречкой в общественной столовой) занимает в японском фильме достойное место как элемент экзотики и футурологического кошмара. А кинематографическим ключом к фильму становится — что же еще? — восточноевропейское кино, в частности, фильмы польской школы, описавшей вторую мировую войну как экзистенциальный ужас, не лишенный, впрочем, романтического привкуса.
Можно утверждать, что Мамору Осии стал одним из первых разработчиков золотой жилы, покусившись на декадентскую ментальность Восточной Европы — независимо от того, была ли она таковой в действительности или этот имидж ей навязали извне. Запад до сих пор убежден, что вампиры живут в Трансильвании, почему же японцам не предположить, что конец света следовало бы поместить в Польшу?
Надо признать, что столь дальний экскурс в иную культуру несколько сковывает возможности японского игрока. Если бы он был смелее, фильм не провисал бы в тягучих длиннотах. Но спасибо и на том, что нам не навязывают никаких философий — ни в восточноевропейском, ни в голливудском духе. Мифологический Авалон не выпячивает своих потаенных значений, а просто задает название влекущей игры. Финальную точку в картине доверено поставить музыке — специальной симфонии, написанной и исполненной специально для фильма в содружестве японских и польских музыкантов. И оно правильно — если вспомнить, что слово было самым слабым компонентом в фантастических фильмах Тарковского.