Итоговый эффект «Кинотавра» оказался неожиданным. Наблюдающие за вялотекущей хворобой российского кино испытали всплеск оптимизма: оказывается, больной скорее жив, чем мертв. Эта метафора отыгрывается в финальных эпизодах «Аритмии», картины—победительницы фестиваля.
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
Самая зрелая и совершенная работа в кинобиографии режиссера Бориса Хлебникова еще больше выиграла от участия в сценарии Натальи Мещаниновой с ее открытой эмоциональностью. Главный герой фильма — врач скорой помощи, чересчур честный и чувствительный для успешной карьеры, не сумеет вылечить всех больных, но будет делать для этого все возможное и невозможное, ссорясь с начальством, родственниками пациентов и любимой женой, тоже врачом. Пройдя через испытания и супружеский кризис, он сумеет вернуть свою любовь, едва не растворившуюся в алкогольных парах.
Однако я не спешил бы корить Хлебникова за неуместный оптимизм, за слишком теплое, снисходительное отношение к своим героям. И тем более противопоставлять его Андрею Звягинцеву с холодной (как считают некоторые, высокомерной), полной нравственного ригоризма «Нелюбовью». Наоборот, мне видится прекрасная рифма в одновременном появлении этих двух фильмов, каждый из которых говорит о боли, переживаемой обществом,— боли, которую оно стремится заглушить комфортом, цинизмом, алкоголем и другими анестетиками.
Соблазн противопоставления этих двух режиссеров восходит к самому началу их творческих биографий. И тот и другой дебютировали в 2003 году соответственно фильмами «Коктебель» и «Возвращение»: первый имел преимущественно российский фестивальный, второй — международный успех, в том числе и коммерческий. «Коктебель» был снят Хлебниковым совместно с Алексеем Попогребским, вскоре каждый стал работать самостоятельно, и обоих назначили ключевыми фигурами российской «новой волны». «Простые вещи» Попогребского (главный герой — врач-анестезиолог, обратите внимание!) победили на «Кинотавре» 2007 года. А ведь с этой достойной, но довольно скромной картиной конкурировали куда более весомые «Груз 200» Алексея Балабанова и «Два в одном» Киры Муратовой. Хлебников же чуть раньше вышел со «Свободным плаванием», где открыл артиста Александра Яценко, а сам проявил себя наследником традиций Шпаликова и Шукшина.
За прошедшее с тех пор десятилетие наша «новая волна» стушевалась, обернулась штилем — не без помощи отечественной кинобюрократии и цензурной политики. «Кинотавр» все эти годы пытался защищать бастионы авторского кино, но в конце концов сдал их: просто защищать больше было нечего. В предыдущие два года победителями фестиваля стали лишенные социального темперамента фильмы «Про любовь» и «Хороший мальчик»: таким образом, сюжет целого десятилетия оказался исчерпан. Фигуранты «новой волны» ушли в блокбастеры и сериалы, почти позабыв о былых художественных, в том числе международных амбициях.
Но за это же самое десятилетие культурной стагнации вырос в фигуру мирового масштаба Андрей Звягинцев — колосс по сравнению с «хорошими мальчиками», которые сами себя с легкой руки Хлебникова прозвали «новыми тихими». Звягинцев с самого начала в эту классификацию не вписывался, к «новой волне» не примыкал и для ее группы поддержки всегда был чужаком, чьи успехи тем больше раздражают, чем они крупнее и очевиднее. «Нелюбовь» — лучший по классу режиссуры фильм Звягинцева — стала триумфом его «громкой» эстетики, никого не оставляющей равнодушным в диапазоне от восторженного экстаза до клокочущей ненависти. И хотя продюсером последних картин Звягинцева является патрон «Кинотавра» Александр Роднянский, площадкой для их разгона остается вовсе не Сочи, а Канн.
«Аритмия» же, даже если обретет международную судьбу, все равно будет нести на себе клеймо «Кинотавра». Это кино в большей степени внутреннего спроса и потребления, что не делает его ни на йоту хуже, чем оно есть. В этой картине пульсирует тревога недовысказанных чувств и говорит о себе опыт целого поколения, окрыленного сначала ложной свободой, а потом придавленного к земле тотальной зависимостью. Говорить мягко, деликатно и без надрыва, в какие-то моменты даже переходя с шепота на крик,— таково свойство Хлебникова как режиссера и человека. Он сопереживает своим главным героям-врачам с их тихим героизмом, их старым и малым пациентам и даже кровавым драчунам, которых приходится спасать от них самих.
Он, конечно, все понимает про власть и ее отношения с теми, кто ей подвластен. Дорога, забитая автомобилями разных калибров, и пробивающаяся по встречке машина скорой помощи — наглядная метафора запутавшегося общества. С ней рифмуется играющая аналогичную роль в картине Звягинцева финальная сцена бега героини на тренажере в спортивной куртке с надписью «Россия». И «Нелюбовь», и «Аритмия» — метафорические поэмы о стране, серьезно больной физически и психически. В первой поэме больше сарказма и горечи, во второй — ранимости и надежды на хороших людей: авось, скорая прорвется.
Появление двух ярких фильмов в репертуаре одного года не должно плодить иллюзии. За вычетом «Тесноты» Кантемира Балагова и, пожалуй, «Турецкого седла» Юсупа Разыкова в программе «Кинотавра» не было фильмов со сколько-нибудь различимым и художественно оформленным социальным звучанием. Преобладали простенькие истории и инфантильные жанровые упражнения, эксплуатирующие хилую сериальную киномифологию 2010-х годов. Поэтому появления новейшей «новой волны» в условиях установки на конформизм ничто не предвещает, а энтузиазм и оптимизм, пробужденные итогами «Кинотавра», и в частности обаянием картины Хлебникова, носят, скорее, эмоциональный характер. Интеллект подвергает эти чувства законному сомнению, и однако же — против чувств не попрешь!