В Петербурге в особняке Румянцева, где расположен филиал Музея истории города, разместился один из тринадцати проектов фестиваля "Современное искусство в традиционном музее", о котором Ъ писал на прошлой неделе. Это выставка "Случай А. К.". СТАНИСЛАВ Ъ-ЗЕЛЬВЕНСКИЙ нашел, что это тяжелый случай.
Авторам выставки, московскому книжному иллюстратору Вере Хлебниковой и ее коллеге, жителю города Хельсинки Александру Райхштейну, конечно, повезло. Им ведь могла и не попасть в руки папка, найденная кем-то когда-то в заброшенном доме в Вологодской области. А вот герою выставки, А. К., не повезло совсем. Потому что весь А. К. поместился в этой папке.Александр Корякин родился в 1912 году в селе Красавино. Школу окончил на все "четверки", а по математике даже на "отлично". Прошел годичные курсы при Красавинской льнопрядильно-ткацкой фабрике. В двадцать два года женился на Поликсенье Селиверстовой; она была на два года старше. Воевал, получил медаль "За оборону Ленинграда". После войны вернулся домой, работал бухгалтером и дважды избирался депутатом красавинского горсовета. В 1953 году отправился в Ленинград в санаторий подлечить сердце. Там внезапно сошел с ума. И умер.
Такой биографической справки в природе нет — потому что вряд ли она кого-то заинтересует. Нет ее и на выставке: А. К. сохранился только в виде сухих документов. Свидетельство о рождении, аттестат, справка о браке, билет красноармейца, удостоверение члена профсоюза. Платежка за телефон. Бумажка из "Осовиахима". Немного лирики есть в письмах — с фронта А. К. даже прислал любимой Поликсенье большое стихотворение: "...Помню как сейчас, доклад я делал // А после получил повестку в путь // Прости меня, что глупо сделал // И ночью вам не дал заснуть...". Больше прямой речи А. К. почти не оставил. Зато остались врачебные записки ("в тяжелом состоянии помещен во 2-ю психиатрическую больницу"), справка о смерти, счет из похоронной конторы. Письма соседей по санаторию, которые описывают вдове последние дни мужа: "вдруг стал нервным", "котлету не ел", жаловался на "столбняк в голове". И наконец апофеоз: возмущенное письмо от красавинского чиновника в ленинградский санаторий. Во-первых, зря отдали человека в психушку. Во-вторых, где-то потеряли его плащ.
Художникам оставалось только переснять документы и оформить их чем-то вроде рамок с песком и пылью. Еще в центре зала поставили больничную кровать, а под потолком повесили плащ — но это уже, кажется, лишнее. Выставка и так производит сильное и довольно зловещее впечатление. А. К. даже не "маленький человек" (к чему клонят авторы и что, конечно, напрашивается в связи со всей этой психиатрически-шинельной гоголе-достоевщиной). А. К.— человек, которого не было. Его лицо на нескольких сохранившихся снимках ничего не выражает и ни на минуту не запоминается. Его фамилию коверкают ("Карякин") даже друзья. Почему свихнулся господин А. К.? И свихнулся ли — или врачи-убийцы действительно замучили его душем Шарко? И куда, в конце концов, делся плащ? Этих вопросов не существует — потому что любой вопрос должен подразумевать хотя бы возможность ответа. Занявшись важной для актуального искусства игрой в документирование, авторы выставки и сами, возможно, не заметили, как пришли к тупику откровения: они документируют пустоту. Получилось грустно. "Случай А. К." — тяжелый случай. И всем пора начинать готовиться. Вот фамилию Александра Райхштейна уже в основной программке фестиваля написали неправильно.