Бонапарт прошел мимо

Дмитрий Косырев напоминает о лучшем романе Булата Окуджавы в 20-ю годовщину кончины автора

В день 20-летия смерти Булата Окуджавы (12 июня 1997 года) можно говорить обо всем творчестве этого человека, но интереснее вспомнить о том, что он считал лучшим своим произведением. А называется книга "Свидание с Бонапартом". Не стихи, роман. И какой!

"Свидание с Бонапартом" Булата Окуджавы постигла судьба недозамеченности

Фото: Дмитрий Бальтерманц/ фотоархив журнала , Дмитрий Бальтерманц/ фотоархив журнала "Огонёк"

Дмитрий Косырев

Книге не повезло, современники ее почти не заметили (а как волновались по поводу куда более слабого "Путешествия дилетантов"!). Кто заметил — не поняли, выразили недоумение, обругали. Ну а уж потом, когда от журнальной версии дело дошло до книги, все унесла река времени. Год был — 1985-й. Конец эпохи.

Запомнился разговор в одном литературном журнале в то самое время. "Какие еще там повести о тонких движениях души, сегодня надо писать о сталинских лагерях. У нас десять номеров вперед этим забито — сплошная неопубликованная проза, и все о лагерях". Не до Окуджавы было в том числе.

Сначала литература на всю эпоху перестройки намертво стала политикой, потом начался разброд и шатания по части литературной инфраструктуры (критика, газетно-журнальные рецензии, издательства), и, наконец, всех накрыла волна катастрофы системы образования — ежегодно снижающееся число читателей. Вывод? Великие книги надо публиковать вовремя. Или ждать, как в случае с Александром Грином, лет сорок до совпадения давно покойного автора совсем с другой эпохой.

"Свидание с Бонапартом" даже в биографии Окуджавы авторства Дмитрия Быкова постигла судьба недозамеченности. По Быкову, автор в ней пишет, что поколение его обречено, что либо ты союзник сатрапа, либо неохотный исполнитель его воли; что в России безнадежны попытки интеллигента "жить при оккупации", то есть в том числе под властью соотечественников, принципиально чужих тебе по стилю, языку и духу.

Что ж, можно и так. Вполне допустимо, что и сам Окуджава похоже мыслил. Но книги — они сильнее тех, кто их пишет. И иногда нежный огонек их свечи так и теплится десятилетиями, чтобы в какой-то момент согреть людей совсем другого времени.

Вообще-то "Свидание" — это о декабристах. Окуджава сделал то, что замышлял Лев Толстой в "Войне и мире", но передумал,— протянул ниточку от героев 1812 года к тем, кто устроил бунт против империи в 1825 году. И вот читаешь Окуджаву и вспоминаешь постоянно Толстого: да как же это Толстой не сделал такую потрясающую сцену пожара Москвы, что же у него нет этих загадочных женских и мужских портретов, выплывающих из золоченых рам?! Да почему же это он декабристов в итоге проигнорировал!

Декабристы, понятно, были официально-неофициальными богами пары поколений советской интеллигенции: обреченный бунт благороднейших и чистейших людей верхушки против угнетения, и все это — непременно ради простого народа. Но наша эпоха с декабристами поступила сурово.

Понятно, что история о том, как их всех вместе допрашивал символ всякого зла, будущий создатель Третьего отделения Бенкендорф,— вымысел; не мог он их вообще допрашивать в таком составе и не мог говорить дословно то, что ему приписывают. А приписывают вот что: вы, господа офицеры, руководствовались лучшими чувствами и хотели освободить крестьян от рабства. Но поднимите руку, кто из вас, в одиночку, своим крестьянам дал вольную? Никто? А вот я дал. А раз так, то марш по камерам...

Да, он никак не мог этого говорить и, в частности, просить кого-то "поднять руку". Но вымысел этот возник не просто так, за ним реальность (насчет освобождения крепостных). Еще одна реальность — как эти "чистейшие и лучшие" ограбили солдатскую кассу, она же "портяночный фонд" (речь о бунте в Черниговском полку), поскольку революция ведь требует денег. Станешь на путь бунта и придешь вот к чему.

И так же симптоматично сегодняшнее появление Бенкендорфа в роли, о которой и помыслить бы не могли интеллектуалы-шестидесятники. И не только "на допросе". Вот помните, юная Марина Цветаева с ее трепетным стихом о "молодых генералах"? Стихом, который был подхвачен Эльдаром Рязановым в его "О бедном гусаре...", фильм о том же, что волновало и Окуджаву,— гнет, жандармы и сатрапы, декабристы... У Рязанова там, в фильме, объявляется песня о героях 12-го года. И боевой полковник роняет слезу.

Цветаева, конечно, писала о Тучкове. Но посмотрим на биографию Александра Бенкендорфа. Герой 1812 года, генералом стал в 30 лет, в том самом году. Вот так. А в эпоху Окуджавы нам просто бы в голову не пришло в эту биографию заглянуть. Мы же знали, кто — добро, кто — зло.

Ну хорошо, мы сегодня умные, избавились от самоубийственных грез наших предшественников. И что тогда остается от "Свидания с Бонапартом"?

А остается потрясающе сделанная книга. Уникальная. Не вписывающаяся ни в какие категории, работа невероятной красоты.

Вы скажете — это потому, что писал поэт, и в первой части, монологе ждущего Бонапарта генерала Опочинина, проза постоянно соскальзывает в стих. Но вообще-то у поэтов сложные отношения с прозой. Кого-то я сейчас рассержу, но проза Пушкина и Лермонтова как будто написана другими людьми и никак не поэтами, а "Доктор Живаго" и прочая проза Пастернака и вообще выглядят как неудачный эксперимент поэта.

Книги — они сильнее тех, кто их пишет. И иногда нежный огонек их свечи так и теплится десятилетиями, чтобы в какой-то момент согреть людей совсем другого времени

Но "Свидание с Бонапартом", возможно, писал не Окуджава-поэт. А он же, но музыкант. Чтобы книга легко и хорошо читалась, ей в целом и каждому ее эпизоду нужен внутренний ритм, повторы, тональность, все то, что для музыканта естественно. Посмотрите на этот роман как на симфонию (Быков, кстати, пишет о том же, но про "Дилетантов").

Результат: слушать... то есть читать эту книгу можно с любого места, это просто красиво, и неважно, что там было раньше. Ну вы же можете услышать с середины песню Окуджавы из окошка, проходя мимо, вам ведь будет хорошо? Хотя заметим, что Окуджава вообще-то показывает в этой книге умение держать читателя в напряжении от начала и до конца. Эту книгу в принципе невозможно экранизировать. И — да, это комплимент.

Еще: мы часто читаем исторические романы для того, чтобы увидеть в них великих персонажей — вот, допустим, Кутузова или того же Наполеона — глазами не столь и интересного, а скорее типичного для своего времени героя. Но Кутузова в книге нет, Наполеон проходит мимо поместья генерала Опочинина, зато сам Опочинин — какая же великолепная и трогательная фигура! И ведь он в книге такой не один. Нет в ней никакого "маленького человека" и "типичного представителя", а одни грандиозные в своей сложности, уникальные, загадочные, поразительные личности: каждую расшифровываешь как детективный сюжет; неважно, что они делают, важно, какие они сами. И ведь не было их на самом деле, но теперь-то есть.

Великий исторический роман (или "историческая фантазия", как называл свои книги Окуджава) — не обязательно попытка "через прошлое" что-то сказать о современной политической ситуации. И не оживляж ключевых эпизодов скучного учебника истории. Можно сделать лучше, можно совершить чудо — дать человеку прикоснуться к фантомам иных дней и этим оживить фантомы... и себя. Поверьте, этого более чем достаточно, чтобы назвать такую книгу великой.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...