Протест как предчувствие

Особенности региональных законов и отношение россиян к митингам

В июне 2012 года Госдума приняла закон «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях», ужесточающий правила проведения таких акций. Как изменилось отношение Россиян к протестным мероприятиям за прошедшие годы и в каких регионах сложнее всего провести митинг, в спецпроекте “Ъ”.

Фото: Денис Вышинский, Коммерсантъ

Где самое строгое законодательство

“Ъ” и правозащитный медиа-проект «ОВД-Инфо» проанализировали законы субъектов РФ о проведении публичных мероприятий и разработали индекс законодательного регулирования митингов с учетом наиболее важных объектов для протестной активности.

Индекс законодательного регулирования митингов

Данные по законодательству субъектов РФ предоставлены правозащитным медиа-проектом «ОВД-Инфо»
Подробнее о методике расчета (XLS)

Индекс законодательного регулирования митингов рассчитан на основе показателей для 16 типов объектов, три из которых имеют повышающий коэффициент (здания органов госвласти, прокуратуры и Следственного комитета РФ, местного самоуправления). Чем больше указанное в законодательстве субъекта РФ расстояние от объекта, на котором разрешается проводить митинги, тем больше баллов присваивается региону. При этом в индексе не учитываются четыре группы объектов, где проведение публичных мероприятий запрещено федеральным законом. Максимальное значение индекса — 100 баллов, что соответствует самому строгому законодательному регулированию.

Первое место в индексе законодательного регулирования митингов занимает Кабардино-Балкария (92 балла). На втором и третьем местах расположились Удмуртия и Свердловская область (по 76 баллов).

Москва и еще семь субъектов РФ (Владимирская, Воронежская, Иркутская, Омская области, Республики Карелия, Крым, Севастополь) получили нулевой индекс. Это связано с тем, что законодательство этих регионов использует обтекаемые формулировки и не содержит конкретных ограничительных значений.

Как ужесточали закон

К мысли о необходимости четкого законодательного регулирования митингов власти пришли в 2004 году — накануне принятия закона о монетизации льгот в РФ и после «революции роз» в Грузии. Объясняя в Госдуме необходимость закона «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях», замминистра юстиции Евгений Сидоренко ссылался на то, что до сих пор вопросы публичных мероприятий регулируются правовыми актами 1980–1990-х годов. «Отсутствие единой правовой базы», как тогда заявляли в правительстве, противоречит ст. 71 Конституции, поскольку регионы по своему усмотрению принимают соответствующие нормы. Вспоминал господин Сидоренко и ст. 31 Конституции — появление профильного закона обеспечит реализацию права собираться мирно и без оружия, говорил он.

Право чиновника решать, допустить проведение публичного мероприятия или отказать, в закон решили в итоге не вписывать. «Основой этих отношений (между организатором митинга и чиновником.— “Ъ”) определен не разрешительный, как это было в советские времена, а уведомительный порядок проведения публичных мероприятий»,— заверял замминистра. В закон были заложены нормы, которые определили правила массовых акций на годы вперед. Организатор должен заранее указать властям, где и когда он собирается провести акцию. Уведомление превратилось в согласование: власти находят объяснения, почему провести акцию в нужное оппозиции время невозможно. Это было одной из причин, по которой неоднократно не согласовывались маршруты проведения «Маршей несогласных» (проводились в 2005–2007 годах).

Необходимость в новой радикальной корректировке закона возникла после подведения итогов выборов в Госдуму 2011 года, которые многие жители крупных городов встретили с негодованием.

Первый несогласованный митинг прошел 5 декабря. После этого многотысячные акции, в том числе согласованные, проходили неоднократно. Прошедший 6 мая, накануне инаугурации президента Путина, «Марш миллионов» перерос в столкновения с полицией — как считают оппозиционеры, «в результате провокации, совершенной группой неустановленных лиц».


В качестве ответной меры в Госдуму были внесены поправки к закону о митингах и к Кодексу об административных правонарушениях (КоАП). За «нарушение порядка и организации и проведения массовых акций» (ст. 20.2 КоАП РФ) штрафы было решено увеличить максимально — до 1 млн руб. (вместо прежних 2 тыс. руб.), для участников акций были введены дресс-код (появился запрет закрывать лицо и т. д.) и жесткие условия (нельзя мешать даже движению пешеходов во время скопления людей). А главное — была введена повышенная ответственность организаторов массовых мероприятий, в том числе за вред, причиненный другими участниками акций.

Принять во втором и сразу в третьем чтении законопроект Госдума спешила к 5 июня 2012 года. Это было необходимо, чтобы на следующий день, в среду, его мог утвердить Совет федерации (верхняя палата заседает только по средам). Спешка объяснялась и подготовкой к следующему «Маршу миллионов», намеченному на 12 июня. Думская оппозиция, пытаясь навязать свои правила игры, устроила 5 июня «итальянскую забастовку»: каждую из 411 поправок к законопроекту приходилось рассматривать «с голоса» по отдельности. Единороссы сопротивлялись: чтобы успеть отвергнуть каждую из поправок, к 20 часам стоявший у трибуны председатель комитета по конституционному законодательству Владимир Плигин предложил «на обоснование» каждой поправки оставить по полминуты, в 23 часа — до 15 секунд. Микрофон у депутатов отключался на середине предложения: Илья Пономарев не успевал объяснить, к примеру, почему «в законодательстве должна быть четко и недвусмысленно установлена презумпция в пользу свободы собраний любых форм».

Гибкий подход к регламенту позволил принять закон в таком виде, в каком он был нужен власти. Самые жесткие нормы пришлось смягчать по решению Конституционного суда (КС) уже в феврале 2013 года. КС смягчил ответственность организаторов митингов за превышение согласованной с властями численности участников мероприятия и за нарушения общественного порядка в ходе ее проведения.

Новый перелом в отношении к митингам наступил после смены власти в Киеве. Если в первом квартале 2012 года 30% респондентов ВЦИОМа говорили, что выступления «в защиту своих прав» в их населенном пункте возможны, то в четвертом квартале — 27%, а после присоединения Крыма — 18%.

Думская оппозиция на фоне зарождающегося «крымского консенсуса» и роста доверия к высшей власти отказывалась доводить до конца свои протестные начинания (в частности, требования КПРФ и «Справедливой России» по отставке правительства).

Для власти украинские события стали одним из главных аргументов при ужесточении закона.

Ими сенаторы мотивировали в марте 2014 года на встрече с президентом необходимость бороться с гражданами, «которые систематически привлекаются к административной ответственности за нарушение установленного порядка». Через три дня после встречи в Госдуму был внесен проект об уголовной ответственности для тех, кто привлекался за нарушения на митингах более двух раз за полгода. Фигурант для новой статьи Уголовного кодекса нашелся позже: Ильдар Дадин был приговорен к трем годам колонии общего режима 7 декабря 2015 года. Указывать на недостатки нормы пришлось в 2017 году КС (суд признал, что в деле Дадина она применялась формально), но прямо обязывать законодателя уточнить формулировки КС не стал.


Граждане снова чувствуют склонность к массовым акциям протеста

В начале 2016 года к демонстрациям были приравнены автопробеги. Работа над проектом в Госдуме шла в одно время с началом протестов дальнобойщиков против системы «Платон». К этому времени у российских властей была возможность основательно понаблюдать за украинским «автомайданом». У граждан таких ассоциаций не было: по данным «Левада-центра», дальнобойщиков поддержали в декабре 2016 года 70% москвичей. Принятие закона дало эффект, говорит политолог Николай Миронов: «Перекрытие трассы сейчас невозможно. А протестующие против системы “Платон” теперь могут только стоять вдоль дороги».

Фотогалерея

Лица уличной политики

Смотреть

Значительная часть акций протеста проходит в регионах, подчеркивает эксперт, чаще всего они связаны с невыплатой зарплат, проблемой дольщиков и другими социальными проблемами. Московские митинги заметней для федеральной власти.

«Когда были протесты шахтеров в Гуково (Ростовская область), их просто не пустили в Москву, надавив на транспортную компанию, у которой зафрахтовали автобус»,— говорит господин Миронов. «Мы провели несколько десятков митингов, связанных с законами, которые ухудшают жизнь людей и лишают их льгот, последний — “Марш пенсионеров”,— говорит депутат Госдумы от КПРФ, курирующий Самарскую область Леонид Калашников.— В последние годы проводить массовые акции, конечно, стало сложней.— Если в Москве дают проспект Сахарова вместо Болотной, то здесь нам дают Безымянку вместо центра — это самая глушь. Какие здесь митинги?» На «Марше пенсионеров» одновременно требовали возвращения льгот и отставки губернатора Николая Меркушкина.

5 июня 2017 года «яблочник», депутат заксобрания Псковской области Лев Шлосберг провел митинг в «гайд-парке» Пскова за возврат прямых выборов мэра города (место «гайд-парка» по новому закону определяет администрация). На этой площадке может собраться более 500 человек, рассказывает господин Шлосберг, но есть недостатки: «Место, хотя и близко к центру города и рядом с оживленным перекрестком, практически незаметно для прохожих и проезжающих». «Мы проводили там несколько мероприятий, в частности митинг памяти Немцова в этом году»,— говорит он. Также одна из самых чувствительных проблем, которая приводит к мобилизации,— экология: в Челябинской области движение «Стоп-ГОК» проводило митинги против строительства Томинского комбината.

Есть в регионах истории успеха: в Воронежской области жители села Гвазда после митингов добились роспуска местного совета, который выступал за строительство мусоросжигательного завода. В новый совет не избралось ни одного единоросса.

«На каждой территории есть свои эмоционально значимые темы,— говорит политтехнолог Сергей Малахов.— Где-то любимая спортивная команда, где-то национальный вопрос, где-то Исаакий, например». «Ключевой фактор мобилизации — это задетое чувство справедливости по эмоционально значимой теме»,— отмечает он. Часть акций, которая проводилась в том числе в Петербурге (против передачи собора РПЦ выходило несколько тысяч человек), нельзя будет организовывать в прежнем формате встречи с депутатами. С подачи депутата Госдумы от Москвы Ирины Белых в закон внесены поправки: они обязывают депутатов согласовывать проведение встреч с избирателями практически на тех же условиях, что и митинги (с некоторыми исключениями). Для столичных властей, где депутаты организовывали встречи по платным парковкам в течение 2015–2016 годов и другим чувствительным темам, это было особенно актуальной проблемой.

На готовность людей выйти на улицу влияет ощущение себя «частью тренда», говорит политолог Михаил Виноградов. «Традиции локальных акций развиты слабее (даже забастовочное движение почти отсутствует)»,— говорит он. Акции «могли бы давать эффект, если бы от них возникала энергетика, апелляция к опыту этих акций в других регионах, но этого не происходило даже во время акции дальнобойщиков», замечает эксперт. Чаще всего «возможности аккумулировать протестную энергию в некий политический ресурс минимальны». Лев Шлосберг считает, что «культура митингов прививается долго, нужна традиция, привычка, ядро актива, готовое выйти».

«В течение последних лет было сделано все, чтобы люди на митинги не ходили»,— говорит глава избирательного штаба Алексея Навального Леонид Волков. Он считает показательным, что на антикоррупционную акцию «26 марта люди вышли, несмотря на то что везде были отказы в согласовании митингов и почти везде акции были несогласованными». «Теперь по акции 12 июня мы получаем согласования. Они действуют изощреннее, но процент (согласования.— “Ъ”) вырос»,— говорит он. Изощренность в том, что в ряде регионов согласованные места для демонстраций совсем не многолюдные. В Свердловской области их будут проводить в деревне Усть-Утка, а в Москве дали согласие на проведение акции по двум альтернативным маршрутам — в Люблино или на проспекте Академика Сахарова (вместо Тверской и Охотного Ряда). «Они пытаются нащупать новое равновесие,— считает Леонид Волков.— Ведь в последние годы было так: мы подали заявку в удобном месте, они отказали, и мы никуда не идем. 26 марта мы разрушили этот стереотип».

В мае 2017 года доля тех, кто говорит о возможности протестов в своем регионе, выросла до 35%. Этот показатель превышает на 5% значение пятилетней давности. Судя по опросам ВЦИОМа, ужесточение законодательства не сказалось на желании граждан выходить на улицы, когда они видят в этом необходимость.

«Люди реагируют на две вещи, первая — это настроение их социального окружения,— говорит гендиректор ВЦИОМа Валерий Федоров.— Если это настроение негативное, то они говорят, что протесты вероятны. И вторая — они опираются также на реальный опыт. Если в маленьком городке все плохо, но митингов никогда не было, то прогнозировать массовые выступления у жителей склонности не будет». До этой весны на протяжении двух лет «не было митингов антипутинских протестных», и если бы не было 26 марта, то люди говорили бы, что их «нет и не будет», отмечает Валерий Федоров.


Текст: Максим Иванов
Фото: Денис Вышинский/Коммерсантъ
Выпускающий редактор: Денис Левинский
Программирование: Дмитрий Белоновский

При поддержке

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...