премьера театр
В Дюссельдорфе в рамках только что завершившегося международного театрального фестиваля Theater der Welt ("Театр мира") состоялась премьера трагедии Эсхила "Семеро против Фив" в постановке российского режиссера Валерия Фокина. Эта работа завершила цикл из четырех постановок античных пьес, задуманный и осуществленный местным драматическим театром. Из Дюссельдорфа — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.Вся античная тетралогия была разыграна не на привычной театральной сцене, а на промышленной окраине Дюссельдорфа, в так называемом Industriehalle. Название говорит само за себя: это огромное "халле", где раньше, очевидно, располагалась какая-то "индустри". Теперь она упразднена за ненадобностью, а бывший цех, оборудованный трибунами для зрителей, передан городскому театру. Здесь царит типично немецкое сочетание заброшенности и ухоженности — вроде у черта на куличках, но все чисто, и следов разрухи не найдешь. Понятно, что играть античные трагедии захотелось именно здесь: пространство располагает к размаху жеста и раскату звука, а оторванность от прилизанного городского центра, само собой, дает чувство отстранения от современного быта. Все-таки путь от древнегреческих прародителей театра до театра современного неблизок, и ощутить его полезно хотя бы географически.
Для художественного руководителя Центра имени Мейерхольда Валерия Фокина, много лет увлекающегося камерными пространствами и вроде бы из ничего возникающими сюжетами, постановка древнегреческой трагедии на промышленных просторах — все равно что для какого-нибудь другого режиссера переход из нормального городского театра на стадион. Впрочем, Фокин изменять себе и подлаживаться под обстоятельства не стал. Его режиссерская рука узнается с первых же минут спектакля, когда сам воздух, кажется, начинает таинственно скрипеть и стонать, а из разбросанных по кругу гор тряпья, точно из окопов, медленно-медленно проявляются человеческие фигуры, хор фиванских женщин в выразительных серебристых париках.
Почти все действие спектакля сосредоточено в круге, образованном двумя дюжинами стальных стволов, подпирающих крышу. У каждого примерно в метре от основания есть круглая площадка-блин. Эту инсталляцию придумал известный современный греческий художник Янис Кунеллис (Janis Kounellis), и она как бы сценографически объединяет все четыре спектакля античного цикла — "Антигону" руководителя дюссельдорфского театра Анны Бадоры (Anna Badora), "Вакханок" грека Теодора Терзопулоса (Theodoros Terzoupolos) и "Царя Эдипа" японского режиссера Тадаши Сузуки (Tadashi Suzuki). Последний, как утверждают свидетели, использовал эти блины просто как сидячие места для актеров, которые, почти не двигаясь, играли в основном голосом, отыскивая драматическое напряжение в статике.
В спектакле Валерия Фокина греческие столбы впрямую не используются, хотя этот металлический лес опосредованно и рифмуется с жесткой, железной фокинской режиссурой. Судя по газетным откликам, спектакль российского режиссера оказался самым сильным из всех четырех. Впрочем, сравнения оставим тем, кто смог увидеть всю тетралогию. Но "Семеро против Фив" действительно отличаются суровой и мрачной суггестивностью. Прежде всего благодаря актеру Вольфраму Коху (Wolfram Koch), сыгравшему фиванского защитника Этеокла одновременно сильным и слабым героем. В трагедии Эсхила он выглядит прекрасным военачальником, верящим в свое предназначение — спасти город от войска своего брата Полиника. В спектакле Фокина — это, безусловно, современный человек, заложник обстоятельств, раздираемый противоречиями, попавший в порочный круг современной войны, где правых уже не отличить от виновных.
Это, если угодно, сегодняшняя кавказская война, которую ничем, кроме как родовым проклятием, кажется, уже и не объяснить. Черты ее в спектакле просматриваются, но режиссер на них не настаивает. Впрочем, одна из первых пьес мирового репертуара настолько современна, что противный звук мегафона, металлическое лязганье и беспощадный топот сапог, как и резкий свет электрических фонариков, не говоря уже просто о непритворной, узнаваемой психофизике людей на сцене,— ничуть не выглядят чужими эсхиловскому тексту. Хотя запоминаются прежде всего те "архаические" жесты и символы, которые ни к какому времени не привязаны. Это когда Этеокл в бессильной ярости разметает в стороны насыпанный в центре сцены песок. Когда хор облачается в светлые одежды. Когда сестры погибших братьев Этеокла и Полиника, Исмена и Антигона, тянут в противоположные стороны черный саван с неестественно большими, искусственно-белыми останками брата — даже тело становится источником будущего раздора (см. трагедию "Антигона"). И когда в инвалидной коляске появляется отец братьев, слепой царь Эдип. У Эсхила его нет, он уже умер. А в дюссельдорфском спектакле Валерия Фокина он появляется словно тень отца Гамлета, но не произносит ни слова, несколько раз петляя проезжает среди бурых стволов, оставаясь неумолимым предвестником беды и немым, загадочным свидетелем высшего промысла.