Известный американский государственный деятель и политолог Збигнев Бжезинский скончался в США в возрасте 89 лет. Заместитель председателя комитета по международным делам Совета федерации Владимир Лукин в беседе с «Коммерсантъ FM» отметил, что Бжезинский является одним из символов американской политической мысли.
Фото: Jim Young/File Photo, Reuters
— Можно ли говорить, что Збигнев Бжезинский и в период его работы с президентом Картером, и в последующее время имел колоссальное влияние на политику Соединенных Штатов?
— Работая с президентом Картером, он был, конечно, главным персонажем, который формировал стратегию и политику США в мире, в том числе политику в отношении Советского Союза. Тогда были очень острые отношения между двумя державами, между тогдашней Америкой и тогдашним Советским Союзом, они были вызваны многими обстоятельствами. Как известно, тогда состоялось наше вступление в войну в Афганистане, отправка вооруженных сил, и, отталкиваясь от этой нашей акции, Бжезинский возглавил сопротивление, так сказать, действиям наших войск там, сыграл огромную роль в организации этого сопротивления, которое затем породило такие силы, как талибы и так далее. Так что эскалация холодной войны, что называется, через посредников, протекала с американской стороны под общим руководством Бжезинского.
— Справедливо ли называть его одним из символов антисоветской риторики?
— Многие считают, что тот факт, что Бжезинский по национальности поляк, предполагал какие-то антисоветские взгляды. Но Бжезинский значительно умнее и сложнее, чем просто одномерный антирусизм. Бжезинский был противником советского варианта Российской Империи, так сказать, это точно совершенно. А что касается России, наверное, он не питал нежных чувств к русским, как и многие национально ориентированные поляки, возможно, это так. Но он был он был европеистом прежде всего. Считал, что для благоприятного положения Америки принципиально важным является строительство общей объединенной Европы, строительство американо-европейской связи, и сдерживание, противодействие политике Советского Союза и социалистического лагеря в мире.
— Насколько долго, на ваш взгляд, длилось его влияние на американскую политику? Можно ли говорить, что его влияние сохранялось до последних дней?
— Я все-таки американист, был послом в Америке, лично был знаком с Бжезинским. Я прекрасно знаю, что он был авторитетным человеком, к нему прислушивались, причем и с демократической, и с республиканской стороны. Но я не сторонник этой довольно примитивной демонизации Бжезинского. Он был одним из влиятельных людей, несомненно, умных людей и талантливых политических писателей, к которому прислушивались, с которым иногда спорили, иногда соглашались. Но он был в первых рядах, кто составлял общий американский дискурс дискуссий, обсуждений и формирование стратегий в разные времена довольно длительный период. Это правда.
— Брал ли он весь удар на себя, озвучивая какие-то тезисы, которые, может быть, иные политики остерегались?
— Он, безусловно, писал то, что он думал, писал очень стилистически ярко, выпукло и доступно. Он довольно резко и откровенно выражал свои взгляды, но он не был человеком, который стремился к войне, стремился к разрушению какой-то системы. Он стремился, скорее, к радикальной эволюции. Он не любил тоталитаризм, не любил коммунистический режим, и никогда не скрывал этого. Собственно, а кто это скрывал, особенно в Соединенных Штатах? Это никто никогда не скрывал из американского истеблишмента. Он не был настроен геополитически, скорее, он был человеком строительства глобального миропорядка под главенствующей ролью США и Европы. Но он один из ярких представителей холодной войны, один из руководителей американской политики в какой-то период холодной войны, в начале 80-х годов. И он же в последнее время высказывал многие мысли, которые являются, на мой взгляд, вполне разумными и заслуживающими серьезного обсуждения. В последних его работах это было заметно.
Практическое влияние, общее интеллектуальное влияние он оказывал практически до конца своей жизни. Он довольно много писал почти до конца своей жизни. Он был одним из тех, к кому прислушивались в наибольшей степени, наряду с целым рядом других людей. Он был в известной мере символом американской политической теории, политологии в сложный период, вот так я бы сказал. Это крупный деятель, во всяком случае.