фестиваль театр
В Вене завершился традиционный театральный фестиваль Wiener Festwochen. В нынешнем году он впервые проходил под единоличным руководством режиссера Люка Бонди, признанного мэтра европейского театра. В программе фестиваля были показаны три его спектакля, в том числе премьера Бургтеатра по пьесе Артура Шницлера "Анатоль", ставшая самым громким событием венского сезона. Из Вены — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.Мужчина хочет расстаться с женщиной. Их связь тяготит его, он принял решение, стоит в дверях комнаты и молча курит, мысленно подыскивая необходимые слова. Она выходит из соседней комнаты абсолютно голая и не готовая к тому, что сейчас произойдет. Так начинается ранняя драма Артура Шницлера "Анатоль" по венской версии Люка Бонди. В комнате с высокими, углом придвинутыми к рампе стенами густого винного цвета мужчина и женщина медленно танцуют свой последний танец. Он — Анатоль — в безукоризненном вечернем наряде с бабочкой, точно закованный в латы, она — в чем мать родила, уже брошенная и теперь совершенно незащищенная.
В каждой из первых пяти сцен спектакля появляется новая женщина. Собственно, этих сцен всего шесть, но антракт наступает лишь после пятой. Все первое действие Анатоль встречает женщин, и каждая из этих встреч должна стать последней. Первая брошена обнаженной. От второй, резковатой и манерной, он сбегает на собственную свадьбу с кем-то еще — впрочем, действительно ли он собирался жениться или это только предлог, мы так до конца и не понимаем. Третья, разбитная и крикливая, облегчает неприятный разговор тем, что первой признается в измене. От четвертой, случайно встреченной когда-то в Петербурге и теперь подвернувшейся вновь, он успевает сбежать неузнанным. С пятой знакомой встречается зимой, на улице, перед рождественскими витринами. Она старше его и явно к нему неравнодушна, но Анатоль вынуждает даму выбирать ему подарок для какой-то другой.
Традиция (пьеса написана в конце позапрошлого века) предписывает играть Анатоля обаятельным венским фланером, ветреным гулякой, очаровательным обманщиком. Люк Бонди видит в нем иное — последнего романтика, ищущего не очередных приключений, но подлинных, высоких чувств. Приглашенный в Вену известный немецкий актер Михаэль Мэртенс (Michael Maertens) с этой задачей отлично справляется, соединяя в Анатоле черты рокового обольстителя с нервным романтизмом. Вообще говоря, у Бонди посредственно не играет никто. Актеры так плотно и полнокровно вписаны в действие, что не возникает даже тени сомнения в современности и актуальности сюжета.
Возвысив и облагородив героя, режиссер на самом деле сделал его судьбу нестерпимо горькой. Второе действие оторвано от первого на столетие и происходит в наши дни. Постаревший и поседевший Анатоль вместе со своим другом и наперсником оказывается в каком-то парке, за пластмассовым столиком среди жестяных банок и фаст-фуда. Сцена ободрана до кирпичного задника, на эстраде и подле нее беззаботно веселятся все те же женщины. А оставшемуся ни с чем и ни с кем Анатолю не остается ничего, как удалиться прочь. Люк Бонди поднимает историю до меланхолической притчи о тщете и обреченности любых попыток найти настоящее и вечное, о том, что всегда наступит такой момент, когда рядом будет "младая жизнь играть", а твоя жизнь станет на этом празднике чужой.
Насколько смела такая трактовка Шницлера, оставим судить соотечественникам автора. Но московский взгляд на работы Бонди полон зависти, потому что этот режиссер делает именно такой театр, которого так не хватает России. Ведь Люк Бонди никакой не радикал; он всегда действует в рамках крепкого традиционализма. Он не переворачивает основ, не изобретает нового театрального языка и чурается броскости, которую мы назвали бы антрепризной. Но каждый раз находит в старом языке возможности для тонкого соблюдения выбранного стиля и для сдержанной, аккуратной, почти аристократической театральной игры. Так было с чеховской "Чайкой", показанной в прошлом году в Москве и увенчанной премией Станиславского и призом Нестроя, высшей австрийской наградой. То же можно сказать и об опере Бриттена "Поворот винта", и о современной английской пьесе "На земле", показанных в рамках нынешнего Венского фестиваля. Бонди похож на умельца, который каждый раз обнаруживает огромные возможности того старого театра, в котором недальновидные новаторы видят только рутину, а неталантливые ретрограды — последний бастион духовности.