фестиваль классика
В программе фестиваля "Звезды белых ночей" самым провокационным номером оказалось концертное исполнение оперы Прокофьева "Повесть о настоящем человеке". Получилась повесть о настоящем композиторе, считает корреспондент Ъ АННА Ъ-ПЕТРОВА.Валерий Гергиев решительно настроен пропрокофьевски: в Мариинке с его приходом каждый сезон ставят и переставляют прокофьевские оперы и балеты, а в концертах маэстро исполнил все, что нельзя поставить, то, что играют всегда, редко и почти никогда, например, оглушительную кантату 1937 года к "Двадцатилетию Октября" на тексты классиков марксизма. "Повесть о настоящем человеке" была последним белым пятном в оперной антологии Прокофьева и ее единственно возможным завершением.
Последняя из восьми опер Прокофьева, "Повесть о настоящем человеке", написана в 1948 году на либретто композитора и Миры Прокофьевой-Мендельсон. После закрытого прослушивания в Театре им. Кирова 3 декабря 1948 года под управлением Бориса Хайкина подверглась уничтожительной критике и была снята с исполнения. Позднее шла в Ленинграде на сцене Оперной студии консерватории, в Москве была поставлена в Большом театре в 1960-м и 1985 году в сценической редакции Бориса Анисимова.
В опере про героического летчика композитор боролся с формализмом и старался быть ближе к народу. Он цитировал народные мелодии и собственные советские песни, написанные им в 30-е годы как первые опыты игры с советской системой, облегчил оркестровую фактуру, насытил драматургию песенными номерами, уместными и не очень. Но вся опера воспринимается сложной партией в поддавки, где композитору, увлеченно рассказывающему историю отчаяния и борьбы раненого Маресьева, приходится оглядываться наверх и уверять устами героя: "Товарищи, товарищи, все будет хорошо". Музыкальным выражением этой идеи оказывается залихватская плясовая, с которой начинается опера. Вначале она не вызывает ничего, кроме оторопи, лишь потом оказывается, что то была тема молодецкой удали и залог хеппи-энда. Так и аллегорическая песня колхозников о "дубке, искореженном молнией", или финальный хор летчиков, славящих Родину и близкую победу, выглядят как неизбежные уступки, заплатки, пришитые на настоящую прокофьевскую партитуру.
Плакатные тексты и мелодии соседствуют с детализованной суггестивной музыкальной тканью, будь то отдаленный гром фронта, к которому приближается Алексей, или разреженные фантомы его бреда. Прокофьева выручил стиль, который нельзя было выжечь никакой кислотой постановлений. Его герои, будь то персонажи Бориса Полевого или Льва Толстого, говорят на одном музыкальном языке: "пити-пити" умирающего князя Андрея и "путаница, путаница, все путается" раненого летчика Алексея — это шедевры прокофьевского письма, которые не может похоронить никакой сюжет.
Текст, конечно, порой вызывал смешки. Правда, легендарно-анекдотического "отрежем, отрежем Маресьеву ногу" в оригинале оперы нет. Вместо этого врач произносит короткое: "Теперь резать". Но и без этого сомнительных фразочек хватало. Солисты заливались краской, перебрасываясь репликами: "Мотор" — "Заводи" — "Есть контакт", а зрители отводили глаза, слушая рассказ мальчишек про "зондеркоманды". Там, где взрослые смакуют архаичные детали текста, дети произносят его без всякой спасительной дистанции.
По сравнению с другой военной оперой, эпопеей "Войны и мира", "Повесть" — произведение гораздо более камерное и здесь меньше проходной пустой музыки, которой грешит "Война". Пресловутая "дубина народного гнева" почти отсутствует, и опера состоит из череды монологов и сцен, гениально срежиссированных автором, где кинематографически емкие картины соединяются симфоническими антрактами. Даже концертное исполнение легко воссоздавало пластику героев, а солисты Федор Можаев, Михаил Петренко, Кирилл Душечкин, Владимир Гришко с удовольствием отыгрывались в сочных мизансценах. Вот будут ли "Повесть" ставить? Во всяком случае, после концерта в кабинет Гергиева проследовал режиссер Юрий Александров. Зная любовь последнего к эпатажу и натуралистическим деталям, думаешь, что стоит ограничиться концертным исполнением.