«Половина коллекции Эрмитажа была продана к 1930 году»

Эрмитаж опроверг информацию о запрете на распространение архивной информации о продаже экспонатов в первой половине XX века. Ранее старший научный сотрудник отдела западноевропейского искусства музея Алексей Ларионов рассказал в Сети о работе проверочной комиссии, в ходе которой были изъяты архивные дела. Также якобы с полок музейного магазина пропали книги о фактах продажи за рубеж в 1920-1930 годы предметов искусства. В вечернем эфире «Коммерсантъ FM» Петр Косенко и Олег Богданов обсудили ситуацию с арт-обозревателем радио новостей Дмитрием Буткевичем.

Дмитрий Буткевич: О чем идет разговор? Это сборники Эрмитажа, которые он выпускает уже много лет подряд, эта серия называется «Страницы истории Эрмитажа». Последний вышедший сборник «Государственный Эрмитаж. Музейные распродажи. 1930-1931 годы. Архивные документы», СПб, 2016 г. Именно она, насколько я понимаю, вызвала вопросы. Были сообщения, что ее продажу запретили, ее нет в библиотеках, в музейном магазине. Запретили ее продажи в библиотеке, в музейном магазине.

Пока готовился к эфиру, в интернете именно эту книгу я найти не смог, кстати. На сайте Эрмитажа ссылка на нее есть, но она не открывается. Но зато я нашел сноску на публикацию 2001 года в журнале «Нева» — подборку с названием «Эрмитаж, который мы потеряли. Документы 1920-1930-х годов». Это, конечно, довольно страшно все. Люди говорят о том, что к 1930 году половина коллекции Эрмитажа была продана.

Как я сегодня прочитал, продавать произведения искусства начали чуть ли не с 1918 года.

Формальным поводом называют тот факт, что Советам нужны были деньги — мы огромные суммы выплачивали Германии по Брестскому миру. И действительно мы их выплатили, хотя золотой запас Российской Империи был, как пишут, разбазарен, поэтому необходимо было его возобновлять. И возобновляли таким образом.

Петр Косенко: По крайней мере, официальная советская историография гласит: на эти деньги закупали и продовольствие, потому что молодая Советская республика фактически были в международной изоляции, занять денег особо было негде.

Дмитрий Буткевич: Абсолютно правильно. Это была наша валюта, которой мы могли расплачиваться.

Петр Косенко: Да, 1929-1931 годы считаются пиком продажи произведений искусства. Для продажи было предназначена, по официальной только статистике, треть запаса. Причем многие предметы тогда продавались по заниженным ценам, рассказал нам искусствовед Михаил Каминский.

Олег Богданов: Дмитрий, если нет в открытом доступе информации, мы не знаем, как список проданного бьется со списком сохранившегося, то какие последствия могут быть?

Дмитрий Буткевич: В первую очередь, моральные последствия.

Вернуть эти вещи мы не можем. Например, мне пишут, что из 45 работ Рембранта, которые были некогда в «Эрмитаже», продали 24. Почти все висят в Национальной галерее в Вашингтоне. Страшные довольно цифры.

У меня есть сведения, что это был так называемый фонд №5 — секретная часть архива «Эрмитажа», в 1941 году его передали в секретную часть Государственного областного архива Октябрьской революции, а оттуда в 1969-1970 годах эти документы поступили в Ленинградский государственный архив литературы и искусства, ныне он называется ЦГАЛИ СПб. Они сейчас находятся на общем хранении, не в секретном хранилище, то есть можно прийти и прочесть.

Честно говоря, какая-то странная история. Есть инсайдерская информация, которую рассказали знакомые директора петербургских музеев — вроде бы «Эрмитаж» сам инициировал проверку со стороны Минкульта и ФСБ. Какова цель этой проверки, я не знаю.

Петр Косенко: Какая реакция у представителей культурной среды на то, что сейчас происходит вокруг «Эрмитажа» — удивление, шок, равнодушие?

Дмитрий Буткевич: Пока что все, естественно, подозревают, что это все-таки «политика партии». Надеюсь, что это не так на самом деле. Пока все просто вспоминают потери, которые понес «Эрмитаж» от этих страшных распродаж. И не только он, очень много музеев в советское время лишились жемчужин своих коллекций — например, Оружейная палата.