Легко ли быть молодым в России? Как вести себя интеллигенции в современных реалиях? О чем нужно задуматься власти? На эти и другие вопросы в интервью обозревателю «Коммерсантъ FM» Дмитрию Дризе ответил режиссер Александр Сокуров.
Режиссер Александр Сокуров
Фото: Олег Харсеев, Коммерсантъ
— Много шума наделало ваше недавнее выступление по поводу молодежи. Алексей Кудрин с вами согласился, но многие ваши коллеги вас критикуют за это выступление. Если кратко резюмировать, чего не хватает сейчас для работы с молодежью, для того, чтобы вовлечь молодых людей в политический процесс, чтобы не было главное конфликта в обществе?
— Для того, чтобы не было конфликтов в государстве и обществе, надо, чтобы государство соблюдало конституционные нормы. Вот и все. Если будут соблюдаться конституционные нормы, не будет никаких вопросов к государству, люди будут заниматься своей личной жизнью просто. Молодежь вышла 26 марта не с требованием открыть новые клубы или разрешить без соблюдения норм возраста продавать алкоголь. Они сказали: вот мы появились, мы уже есть, мы пришли, государство, ответь за то, что ты делаешь, что у тебя происходит. В этом смысле все это очень благоприятно, очень событие радостное, хорошее — молодежь спросила и у нашего поколения, и у государства: «Что у тебя происходит? Давай рассказывай, что у тебя происходит и почему».
— Ваше мнение, как должны себя власти повести?
— Есть обычная норма поведения любой бюрократической системы, у которой огромная инерция есть. Поймали, так сказать, государство и бюрократию на некачественной работе. И ведущую партию поймали, потому должны были в этот день выйти рекруты «Единой России» — молодые, преданные правящей партии люди — и говорить с молодежью. Не вдохновлять этих крепышей из ОМОНа, из национальной гвардии… Кстати, очень нехорошо звучит, когда национальная гвардия разгоняет народ, понимаете? Для русского языка это звучит патологически очень. Эту политическую коллизию надо решать политическими способами — разговаривать с людьми надо. Есть, очевидно, общественные институты.
— А вам не кажется, что Алексей Навальный использовал людей?
— Нет, Навальный, если я правильно понимаю, через пять минут после выхода из метро был арестован, все остальное происходило уже без всяких скидок, без всяких лозунгов Навального. И вообще люди вели себя очень, надо сказать, прилично.
Молодежь, что, не граждане страны? Это изгои, это бараны молодые, это стадо?
Почему политический деятель не должен обращаться к молодым людям, которым жить-то в этом обществе? Все, кто сейчас управляет государством и близко к этому — это люди пенсионного возраста. А как мы хотим, чтобы существовало государство? Мы что, хотим, чтобы из общественной деятельности, из общественного настроения должны быть вычеркнуты и старшеклассники, и студенты? Как мы все это себе представляем? И как это возможно? На каком основании это поколение вычеркивается из общественной жизни?
— Вам не кажется, что назревает новый конфликт отцов и детей, растет пропасть между старшим поколением и младшим?
— Нет, нет, никакой пропасти. Пропасть возникает между старшими и младшими, когда старшие не хотят понимать, что происходит с молодыми людьми. Должен вам сказать, что внимание старших к младшим не должно быть снисхождением. Это должно быть законом, а не запретом. Если мы не обучим молодых людей думать о своей стране, если мы не дадим им пример и не пригласим их в процесс общественного обсуждения, то как они дальше будут в общественной жизни проявляться? Общественный темперамент — это абсолютное свойство молодежи. Мы долго задавали вопрос: где она, эта молодежь, где это студенчество, где школьники старших классов, почему на градозащитных митингах их нет, почему на общегражданских каких-то акциях нет, почему они такие инертные, почему они не ходят на выборы? Сколько лет мы спрашивали: «Ребята, где вы, где вы?» Они пришли, пожалуйста. Пришли и сказали: «Вот, мы готовы, слушайте нас». Никакого страха и никакой катастрофы в том, что эти люди вышли, нет. Плохо, что к этому оказались не готовы профессиональные политические функционеры. И, кроме вызова национальной гвардии, больше никакой реакции не было. Надо радоваться тому, что люди вышли — им не все равно, что происходит с государством. Мы должны радоваться этому.
— Как должна себя вести власть? И как должна себя вести интеллигенция? Как налаживать вот этот диалог?
— Диалог есть. У всех, у кого есть какое-то внутри представление о чести и порядочности, они, на мой взгляд, все высказываются, говорят. Конечно, не во всем и я прав, не во всем и остальные, кто высказывает свою точку зрения, конечно, мы не во всем правы, так же, как и, условно говоря, наши противники. Мы находимся в состоянии общественной дискуссии, и это очень хорошо. Надо просто говорить то, что ты думаешь, и думать о том, что ты говоришь. Ни в коем случае нельзя равнодушно взирать на то, что происходит у тебя на родине, опираясь на свои звания, на какие-то достижения. Часть интеллигенции — довольно состоятельные люди, и эти состоятельные ребята, кстати, все молчали.
— Действительно, никого из представителей так называемой «старой интеллигенции» не было на этих протестных митингах. Вы не считаете, что они нашли свой язык с властью, и хорошо, в принципе, с ней сосуществуют?
— Правильно, конечно, им есть, чего бояться и что терять.
— В этой связи никакой надежды на реформы, на продвижение не будет?
— Вы надейтесь не на них, а на тех молодых, кто вышел. Вот они будут осуществлять это разными способами, доступными или нет. Сейчас очень важно, насколько оповещен о состоянии в стране президент, насколько он знает. Мне все время говорят: он все знает. Наверное, все знает, но мне иногда кажется, что существует какой-то колоссальный фильтр доступности, через который проходит информация, доходящая до президента. Слишком много идеологии и слишком много демагогии сопровождают этот процесс.
— Вы надеетесь на то, что до президента просто надо довести всю правду, он услышит, и все будет хорошо?
— Под «услышит» мы понимаем только одно — что он примет нашу точку зрения. Как правило, президент не принимает точку зрения таких, как я. На него оказывают влияние какие-то другие люди, совсем не такие, как я. Было бы неплохо, если бы президент знал содержание наших позиций, содержание нашего мнения. Но я думаю, что президент об этом не знает, мне так кажется. Он просто не знает, с одной стороны, потому что фильтры есть. А с другой стороны, мне кажется, что мнение таких людей, как я, малоинтересно ему.
— Но в целом вы за открытый диалог?
— Абсолютно. А как иначе может быть в стране, у которой есть такая Конституция, какая есть?
Конституция нам не только предлагает, но и обязывает нас интересоваться тем, что происходит в жизни. Я бы даже сказал, она принуждает нас к этому. Если нам не все равно, что происходит в стране, мы молчать не можем.
Мы должны разбираться в том, что происходит в политических настроениях молодежи, смотреть на разные политические позиции, выслушивать разные политические суждения и так далее. Мы обязаны в этом участвовать.
И ни у кого нет права считать нас изгоями, считать нас подонками, как это часто мы слышим сейчас эти термины по российскому телевидению, которое меня крайне удивляет своей грубостью, своей оскорбительной тональностью, своей какой-то истеричностью, безумием каким-то временами даже.
Мы — граждане, мы находимся в гражданском процессе. А положение в стране крайне тяжелое, мы все это знаем. Огромная безработица среди молодежи — посмотрите, что происходит в Ивановской и Ярославской областях, в Свердловской области, в Ленинградской области. Все молодые ребята, кто приходят из армии, например, все безработные. У меня все по кругу моих родственников, по кругу моих знакомых в центральной России никто не может найти работу. Молодые люди, молодые парни, молодые мужчины, мужчины среднего возраста не могут найти работу даже сейчас. Об этом почти не говорят. Почему?
Мы должны, это наша страна, это не страна бюрократии. Если общественные события убрали из политической арены то, что называется «рабочим классом», заменили ее на бюрократию, это не означает, что это все вот так и будет, что это правильно. Я бы вернул бы с удовольствием то, что называлось «диктатурой пролетариата». По крайней мере, мы понимали, кого мы должны ценить и уважать, за чей труд мы должны кого благодарить.
— Возвращаясь к искусству: основатель группы Metallica Ларс Ульрих дал интервью и сказал, что вы могли бы снять документальный фильм о творчестве группы Metallica. Как вы относитесь к этой идее?
— Рок-музыка — это очень трудное направление, особенное, в котором гигантская энергетика со всех сторон. Я не очень много слушал, какие-то только самые-самые особенные их номера. Но, конечно, это интересно. Понять, в чем дело, что это происходит, было бы, наверное, интересно. Но я слышал то, что и вы слышали, не более того.
— Но для вас было бы, наверное, интересно снять такой фильм?
— Я даже не думал об этом никак. Вот вы мне говорите, а я вам отвечаю: я не знаю. Чтобы это было возможно, надо, чтобы сложилось так много обстоятельств серьезных, что трудно даже себе представить это. Трудно себе это представить.
— А если как-то через призму России сделать этот фильм?
— Мне вполне достаточно тех оскорблений, той грязи, которая на меня выливается сейчас со всех сторон, к сожалению, даже из Крыма. Из Крыма больше всего почему-то озлобленности и такого жуткого просто какого-то иногда озверения. Нет, если это делать, то только там, только для того зрителя. И ни в коем случае не касаться, никак не рефлексировать по поводу того, что у нас в стране происходит.