В последнее время у меня складывается странное впечатление, что в России параллельно существуют две угольные отрасли. Причем одна процветает, а другая еле выживает.
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Если посмотреть на то, как инвесторы вкладываются в угольные проекты, то можно решить, что эта отрасль — двигатель экономики и будущее страны. Новую добычу запускают даже в медвежьих углах, куда едва ступала нога геолога, например на Таймыре и в Якутии. Впрочем, практически все такие проекты на поверку оказываются экспортными. Это объясняет и интерес к угольным терминалам в портах — вроде мурманской Лавны, вокруг которой в последние месяцы водят хоровод иностранные инвесторы, кажется, совершенно не смущенные тем, что грузовая база нового проекта, как писал “Ъ” в воскресенье, пока неясна.
При этом за пределами экспорта или коксующихся углей, встроенных в потребление металлургов, есть другая угольная отрасль, которая производит больше проблем, чем прибылей. Речь идет о поставках энергетического угля на внутренний рынок. С одной стороны, Минэнерго практически выносит официальный приговор развитию угольной энергетики, заявляя, что ТЭС на угле везде, кроме Сибири, проигрывают газовой генерации (см. “Ъ” от 17 апреля). С другой стороны, ОАО РЖД уверенно теряет доходность, что списывается в основном на рост доли низкодоходных перевозок угля (см. “Ъ” от 24 апреля).
Что делать со второй, условно «плохой» угольной отраслью, неясно, кажется, ни владельцам шахт, ни экспертам, ни государству. В энергетике угольную генерацию спасет, например, резкий рост тарифов на газ, что при текущей госполитике маловероятно. ОАО РЖД от угольных убытков тоже, видимо, не уйти: повысишь тариф — рискуешь потерять и эти грузы, не говоря уже о том, что потребителям-энергетикам будет лишь хуже.
На этом фоне любопытно выглядит сообщение о том, что 21 апреля Британия провела первый за полтора века «день без угля», когда местная угольная энергетика не выдала в сеть ни одного киловатт-часа. Спрос на электроэнергию покрывали газовые ТЭС, АЭС и прочие ветряки. Но для того, чтобы выйти на безугольные сутки, стране пришлось пройти через почти полную ликвидацию угледобычи в 80-х годах XX века и крайне затратную для потребителя программу развития зеленой генерации. В России же попытка закрыть нерентабельную шахту чревата вмешательством властей, опасающихся народного недовольства (примеров на Сахалине, в Воркуте или Ростовской области хватает), а ветряки пока ставят в символических количествах. Поэтому, видимо, «плохая» угольная отрасль вместе с ее потребителями и перевозками обречены на жизнь, но, скорее, даже не как большой бизнес, а как проект поддержания социального мира.