Выставка искусство
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Эстафету выставочных проектов к 100-летию революции приняла галерея "Эритаж", где открылась выставка "Новое искусство нового государства". Она свидетельствует, что революция хоть и пожирает своих детей, зато несъеденным детям прививает вкус к красивой жизни, считает Игорь Гребельников.
Предметы мебели и декора, эскизы архитектурных проектов, лаковые шкатулки и фарфор, живопись и графика, фотография и плакат, знамена, настольные лампы, радиолы, часы: собранная из частных и государственных коллекций выставка (ее куратор — владелица "Эритажа" Кристина Краснянская) выглядит насыщенной до пестроты. И притом жизнеутверждающей — примерно как сами представления советской власти о собственных первых двух десятилетиях, от голода, разрухи, гражданской войны до "жить стало лучше, жить стало веселей".
Тут не только знаковые вещи, отвечающие за ключевые художественные явления эпохи — конструктивизм, агитационное искусство, советское ар-деко, но и предметы редкие, неожиданные, курьезные. Их тоже не стоит недооценивать: именно через малые бытовые формы в советское искусство прокрались поначалу те самые "излишества", которые в 1955 году были прихлопнуты хрущевским постановлением.
Геометрический рисунок на эскизе ткани Варвары Степановой (1924) идеально рифмуется с мебелью для "Дома на набережной", созданной, как и само здание, по проекту Бориса Иофана (конец 1920-х). Изящные, безупречные в своей простоте и строгости письменный стол, стулья, шкаф легко могут сойти за разработки Баухауса — с той лишь разницей, что предназначались не для массового потребителя, а для партийной номенклатуры, наркомов и прочей советской элиты, судя по другим мебельным экспонатам, быстро усвоившей новый имперский вкус. В соседнем зале — диван-лира из мемориального кабинета "Ворошиловский уголок" (1938), массивный и неподъемный, обитый кожей, украшенный крупной резьбой в виде звезд. Рядом и портрет самого Ворошилова — черно-белая фотография на фоне цветной гравировки на зеркале в технике эгломизе, обрамленная деревянной резной рамой: китч чистой пробы. Но в конечном счете смутно пугающий, как и еще один диковинный экспонат в духе времени — письменный стол, ножками которого служат ружейные приклады.
Да, тон на выставке задают большие и качественные образцы советского архитектурного ар-деко: эскизы проектов здания Библиотеки имени Ленина (1928), здания управления "Аэрофлота" (1934) архитектора Дмитрия Чечулина, реализованного лишь десятилетия спустя в виде нынешнего Белого дома. Но на декоративно-прикладном уровне им отвечают причудливые вещицы, выдающие в верхушке рабоче-крестьянского государства вполне разборчивую тягу к буржуазной красивости.
Таково, например, радио "ХХ лет РККА" с постаментом из резной мамонтовой кости, увенчанное стеклянной звездой и красной лампой. Или продукция Дмитровского фарфорового завода — коробочки и вазы, выполненные в технике, имитирующей двуслойный рельефный фарфор веджвудской мануфактуры (1920-е годы). Или абсолютно выдающийся образец стекольного искусства, наш достойный ответ Рене Лалику,— полуметровая расписная ваза из молочного стекла, на которой реалистично и тонко выписаны не какие-нибудь там безыдейные одалиски, а фигуры вооруженного вилами крестьянина и рабочего на фоне заводских труб (1934). Изучение этикеток с рассказами о том, кем и для кого создавались все эти вещи,— поучительное занятие, которое потраченного времени вполне стоит.
Если мебельные ансамбли и огромные архитектурные эскизы торжественно звучат в унисон, то "голоса" считаных фотографий Родченко и рисунков Варвары Степановой слышны тише, чем, скажем, слаженный хор мастеров Палеха, воспевающий победу революции, мирный труд крестьян, смычку города и деревни. В отдельном зале — камерный концерт: дюжина живописных работ, включая картины Давида Штеренберга, Василия Рождественского, Александра Древина, редкую абстрактную композицию 1930-х годов Николая Евграфова. Понятно, что в смысле помпезности им трудно тягаться со златотканым жаккардовым прототипом занавеса Большого театра, выполненным в 1937 году по эскизу Федора Федоровского и украшенным призывами "Пролетарии всех стран, объединяйтесь!" на разных языках.
Конструктивистскому началу в советском искусстве было посвящено немало выставок, это большая тема, которую и не берется осилить экспозиция в "Эритаже". Но она позволяет проследить, как этот стиль, выразившийся в архитектуре и мебельном дизайне, трансформировался в то, что современное искусствоведение признает советским ар-деко. И если главные памятники этого направления в архитектуре, можно сказать, у нас всегда перед глазами, достаточно спуститься в московское метро, то сохранившиеся предметы мебели и декора — большая редкость.
Особенность советского довоенного дизайна — и это выставка демонстрирует довольно подробно — в том, что он развивался не в сторону удобства, функциональности и практичности, а как элемент общей патетичной картины достижений советской власти. И то, что в архитектуре выглядит величием, в малых формах зачастую оборачивается пышно колосящейся безвкусицей: надо же было от авангардного порыва к новой жизни, к тотальному переустройству всего прийти к этому ликующему мещанству. Яркий пример — гарнитур "Хлеба коммунизма" 1937 года, состоящий из книжного шкафа, буфета, часов, торшера, тумб, кресел, огромного круглого стола с радиолой. Безупречные пропорции, качественное дерево, но на обочину истории дизайна его выбрасывает как раз то, чем мастера и заказчики заслуженно гордились,— помпезный декор в виде резных снопов пшеницы, звезд, серпов и молотов.