Поэма без дизайна

       В начале апреля Москву посетил Карим Рашид — американский дизайнер номер один. А на днях столицу покинул Филипп Старк — европейский дизайнер номер один, который открыл здесь свою выставку и провел мастер-класс. В Россию потянулись западные дизайнеры. Потому что русский дизайн закончился.
       Карим Рашид прочитал лекцию о своем творчестве, отсудил московский конкурс интерьеров и уехал. Старк привез выставку 64 собственных изделий в кожаных чемоданчиках, провел мастер-класс, дал прием во французском посольстве. Два сугубо некоммерческих визита. Но просто так такие фигуры никуда не ездят.
       
Искусство — почтой
Филипп Старк хочет создать политкорректную машину, чуждую идеям власти и мужского превосходства,— что-то вроде детского автомобильчика. Эта отвратительная для любого водителя идея, скорее всего, будет внедрена в производство как последний писк моды
И Старк, и Рашид — универсалы. Старк в 80-е годы одновременно забил своими разработками французский каталог "Товары — почтой" (торговля для самых неприхотливых потребителей) и сделал спальню госпоже Миттеран. Эту спальню он, кстати, тоже включил в "Товары — почтой", так что каждая французская кухарка при желании могла зажить как жена главы государства. Старк делал умывальники, мотоциклы, ботинки, очки, факел для Олимпиады 1984 года, пивную в Токио, кабинет Миттерана в Елисейском дворце и пластмассовые стулья для дешевых забегаловок. Это редчайший тип дизайнера, который ухитряется оставаться модным в течение 20 лет. Он раздает сотни интервью — одно парадоксальнее другого, цитирует Бодрийара, Сартра, Маркса и говорит, что делает "недизайн невещей для общества непотребления". Он утверждает, что человечество мутирует и скоро у нас будет третий глаз.
Существовал единственный жанр, где советский дизайн не знал себе равных,— это оформление сцены Дворца съездов. Мода менялась: свободная расстановка Ленина и флага эпохи оттепели менялась на строгую симметрию застоя. Найденный образ тиражировался по всей стране
Карим Рашид начал в 90-е, но успел едва ли не больше Старка — по крайней мере, по количеству полученных премий. Он тоже делает все что угодно — от проектов бутиков Armani до пластмассовых пепельниц по $5. Но если Старк утверждает, что прогресс закончился, то Рашид — его убежденный сторонник. Он всюду насаждает компьютерные технологии. Тот же бутик Armani превращается в трехмерный сканер, где вас сначала сканируют, а потом гоняют по трем экранам в разных нарядах этой фирмы. Он разработал собственную систему символов, которыми вытатуировал себя и жену. На мутации он не надеется, но полагает, что в скором времени появятся микрочипы, которые будут вживлять в голову, глаза и уши для апгрейда памяти, зрения, слуха и осязания. Он очень хочет их дизайнировать.
       Словом, нас посетили два крайне опасных субъекта, и в ближайшее время нам грозит или третий глаз, или микрочип в пупке. Но защищаться нечем.
       
Черным по красному
Идея Старка еще в 60-е годы была предвосхищена советскими дизайнерами, пытавшимися в эпоху оттепели лишить мужественности самую мачистскую машину СССР — членовоз. Но члены на это не пошли
Незадолго до этих событий московский художник Сергей Лобанов срочно вызвал меня на совещание по поводу устройства выставки настоящего русского дизайна. "Надо поднимать Россию с колен,— сказал он.— Надо показать русский дизайн. Есть возможность договориться с Клебановым о поддержке. Надо показать все, чем мы можем гордиться; все, что у нас есть. Ты, кстати, не знаешь, что у нас есть?"
       Я напрягся, собрался с духом и ответил: "Знаю. Ничего". "Как! Совсем? — удивился Лобанов.— Нет, так не пойдет. Так мы Россию не поднимем. Не может быть индустриальной страны без дизайна". Я понимал, что не оправдал доверия, но судите сами.
У нас вообще было много пионерских идей по части машин. В 1964 году ВНИИТЭ разработал модель такси со сдвижными дверями — впервые в мире. Мы даже сделали такую машину. Но в одном экземпляре
В прошлом году Государственную премию по дизайну должен был получить "КамАЗ". Машина серьезная, выиграла ралли Париж--Дакар. Но дизайна у нее нет. Премировать собирались даже не машину, а фирменный стиль КамАЗа — жуткий значок, маечку, фирменный бланк и т. д. Все это было так ужасно, что пришлось давать Госпремию художнику Андрею Логвину за плакат "Жизнь удалась" — черной икрой по красной. Плакат прекрасный, но к дизайну это отношения не имеет. До этого на ту же роль успешно претендовало тульское оружие — пистолеты, карабины, охотничьи ружья и т. д. Отличные игрушки для взрослых, если бы не дизайн — художественные узоры на стволах, прикладах и курках. Это удивительно! Вещи делают конструкторы и инженеры, потом на них наносятся ужасные узоры художников, но, поскольку окончательно испортить вещь не удается, ей все-таки дают премию за дизайн. Еще раньше премию получили истребители "Су". Узоры на них наносить не разрешается, поэтому выглядели они поприличнее тульских ружей. А то, что в этих коллективах отсутствовали дизайнеры, предпочли не заметить.
       
В поисках идеального стакана
2. Советские дизайнеры создали пионерскую модель мобильного телефона. Он напоминал топор и всем своим видом говорил о глубоко производственном назначении этой вещи, так нужной милиционерам, крановщикам и геологам
1. Телефон Старка, напротив, воплощает манерную женственность гламурной дамы. По иронии судьбы модель советского мобильника существует в единственном неработающем экземпляре, а модель Старка выпущена многотысячным тиражом
       Во всем виноват Хрущев. Это он ввел у нас дизайн, но не там, где нужно.
       История русского промышленного дизайна началась с поездки Хрущева в Америку, где он обнаружил, что в этой стране очень много разных промышленных товаров. Поскольку требовалось догнать и перегнать Америку, постановлением Совета министров на всех заводах, производящих товары народного потребления, были введены бюро по художественному конструированию. Кроме того, были созданы центры художественного конструирования при обкомах. Наконец, в Москве был создан головной институт — ВНИИТЭ (Всесоюзный научно-исследовательский институт технической эстетики).
       Ошибка Хрущева заключалась в том, что он не ввел бюро по худконструированию на военных заводах, а также на предприятиях сырьевой отрасли — единственных, которые на сегодняшний день продолжают работать и что-то выпускать. Предприятия, производящие сегодня не сырье и не оружие, в дизайне, мир их праху, не нуждаются.
       Но эта ошибка Никиты Сергеевича была лишь следствием его философской ошибки. Он не понял, что дизайн несовместим с социализмом. Вернее, что, совместившись с ним, он приобретает какие-то удивительные черты.
       Это только кажется, что философские вопросы далеки от действительности. На самом деле созданные в стране художественно-конструкторские бюро немедленно в них уперлись. Их мысль заработала в удивительном направлении — они стали искать истинные формы вещей.
2. Один из методов Старка — взять предельно простую вещь и превратить ее в предмет роскоши. Когда смотришь на его кран, кажется, что он учился у армейских водопроводчиков
1. Главным своим достижением Старк считает ершик для унитаза. Эта позиция, пожалуй, могла бы найти понимание и в СССР — если бы ЦК решил пустить дизайнеров в сантехнику, он бы точно бросил художников на унитазы
       Вот, скажем, стакан. Есть плановая экономика, которая путем сложных подсчетов узнает, что населению в этом году необходимо такое-то количество стаканов (с учетом вновь родившихся граждан и битой посуды), и столько-то выпускает. Спрашивается, почему новые стаканы должны быть новой формы? При капитализме понятно: новая форма привлекает нового покупателя. Западные дизайнеры делали новые стаканы, чтобы их лучше продать. Русские были далеки от этой низкой прозы — они искали новые формы стакана, чтобы создать истинный стакан. Честно сказать, мне кажется, что в граненом советском стакане эти поиски истины увенчались успехом.
       



В одном экземпляре и не ездит
Это не объект современного искусства, а спортивный инвентарь — гантели Старка. Вопреки своему виду они пользуются успехом у спортсменов с развитым чувством изящного
Нельзя сказать, что на этом пути вообще ничего не было найдено. Например, нам удалось сделать замечательные суда на подводных крыльях, которые выглядят значительно лучше их европейских аналогов. Но в целом результаты советского дизайна оказались весьма неожиданными — они привели не к созданию вещей, а к углублению теоретических процессов.
       С одной стороны, настроенные на поиск идеальной формы идеальной вещи дизайнеры с самого начала были вынуждены полностью отказаться от связи с реальным производством. Модели, производимые российскими дизайнерами, назывались экспериментальными, делались в единственном экземпляре и выставлялись в витрине Центра технической эстетики, расположенного под комплексом "Известий" рядом с метро "Пушкинская". Некоторые из них были удачны. Например, в 1964 году во ВНИИТЭ сделали модель такси для города. Это был мини-вэн со сдвижными дверями — идеология, которая стала использоваться в западных машинах чуть ли не на 30 лет позже. Но такси было сделано в одном экземпляре и не ездило.
Мы тоже изобретали изысканные спортивные приспособления — вроде плавсредств для подводников. Но те предпочитают пользоваться зарубежными аналогами
       С другой стороны, производители тоже усвоили идеологию идеальной вещи, но только с поправкой на производственную машину СССР. Выпущенная в производство вещь не предполагала никаких радикальных изменений. Плановая экономика подразумевала последовательное движение к истине, и радикальное обновление вещи означало бы, что все предшествующие движения в этом направлении были неверными. За такие дела отвечать никто не хотел. Поэтому, например, как купили мы в Италии Fiat, так в течение 20 лет и концентрировали все свои дизайнерские усилия на совершенствовании "копейки", доведя ее до "шестерки". Если бы тогда мы предпочли Renault, все советские машины на 30 лет усвоили бы формы этого автомобиля. Потому что любое серьезное изменение было бы равносильно признанию, что тот первый акт покупки завода содержал в себе не движение в сторону истины, а наоборот.
       В 60-е у дизайнеров еще сохранялись некоторые надежды на то, что их разработки идеальной вещи пойдут в дело; в 70-80-е они улетучились. Некоторые возможности для дизайна возникали только там, где разрабатывалась принципиально новая вещь, которую советская промышленность раньше не выпускала. Так, скажем, в 1989 году Таубе создал советский мобильный телефон. Отчасти он напоминал топор (топорище — для клавиш и говорения, лезвие — для уха), что соответствовало первоначальному замыслу вещи, предназначенной для силовых структур и дальних геологический партий. Но там, где прототип был создан, движение шло только в сторону изменения размеров фасок, цветовой гаммы, узоров. Это не значит, что поиск идеальной вещи остановился вообще. Он приобрел отчасти метафизический характер.
       
Народность против цивилизации
В остальном страна Советов оформлялась усилиями народных умельцев. Неликвидные консервы представляли собой превосходный строительный материал, из которого скучающие продавцы складывали кремлевские башенки
Особое значение здесь имеют поиски школы Александра Ермолаева. В некоторой корреляции с семидесятнической тягой интеллигенции к опрощению и деревенскому быту он выдвинул идею протодизайна — неких изначальных первовещей, которые сделаны не дизайнером, а народом и давно обитают в деревенской среде. Принцип идеальной вещи здесь приобрел совершенно неожиданный, но вместе с тем вполне убедительный поворот, неожиданно оказавшийся крайне радикальным. Это была оппозиция индустриальному дизайну вообще и даже индустриальной цивилизации. Такая позиция оказалась крайне интересной для западных дизайнеров, всегда ждавших от России чего-то таинственного. В результате Александр Ермолаев стал едва ли не единственным русским дизайнером, известным на Западе. На основе его идей в 80-е стал складываться своеобразный "русский стиль" дизайна, в котором главными ценностями вещи оказывались ее витальная грубость, неповторимость, несделанность.
       Так мы дожили до начала 90-х, когда русский дизайн остановился, поскольку остановилась русская промышленность. Проблему товаров страна решила радикально — путем покупки зарубежных вещей с готовым дизайном. В результате приезжающие в Россию западные дизайнеры застают удивительную картину: гигантская территория от Махачкалы до Камчатки, не охваченная дизайном в принципе. Это не может не возбуждать. И это их возбуждает.
ГРИГОРИЙ РЕВЗИН
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...