Александринский театр показал премьеру спектакля "Мамаша Кураж и ее дети" — пьесу Бертольта Брехта поставил режиссер Теодорос Терзопулос. Комментирует ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
Интересной «Мамаша Кураж» Александринского театра кажется не благодаря, а вопреки режиссерскому и художественному решению
Фото: Владимир Постнов/пресс-служба Александринского театра
Бертольт Брехт уже который год подряд остается одним из самых репертуарных авторов российской сцены (вспомнить хотя бы недавние "Барабаны в ночи" Юрия Бутусова в московском Театре имени Пушкина), однако действительно удачных прочтений его пьес не так уж и много. Ту же "Мамашу Кураж" в последнее время ставили и в Барнауле, и в Новосибирске, и в столичной "Мастерской Петра Фоменко", но этапным событием в сценической биографии пьесы по-прежнему остается самарский спектакль Адольфа Шапиро с Розой Хайруллиной в заглавной роли, состоявшийся в далеком 2001 году. Постановка, выпущенная на исторической сцене Александринки, вписывается в этот контекст совершенно особым образом: в старейшем театре России "Мамашу Кураж" играют так, будто этот текст нуждается в очистке от позднейших напластований и непредвзятом внимании к первоисточнику.
Вполне логично, что эту операцию худрук Александринки Валерий Фокин доверил своему старому товарищу Теодоросу Терзопулосу (с недавних пор он так много работает в России, что называть его греческим режиссером уже как-то неудобно), в 1970-е начинавшему карьеру в "Берлинер-ансамбле" и впитавшему брехтовскую традицию, так сказать, из первых рук. Для начала Терзопулос восстановил в правах полноценного соавтора "Мамаши Кураж" композитора Пауля Дессау (1894-1979), музыка которого, стилистически очень точно сыгранная и спетая здесь, в отечественных постановках пьесы до сих пор либо не звучала вовсе, либо существовала на периферии режиссерских трактовок. Удельный вес музыки повышается и за счет текстовых купюр: историю маркитантки Анны Фирлинг по прозвищу Кураж, превратившей войну в источник дохода, но потерявшей на ней всех своих троих детей, Терзопулос умудряется рассказать за два часа.
В предпремьерных интервью режиссер декларировал желание приблизить Брехта к современным реалиям, посвящая свою "Мамашу Кураж" всем сегодняшним войнам, однако эти обещания, по счастью, остались на бумаге — было бы грустно, если бы постановка одного из главных текстов прошлого столетия обернулась публицистическим пшиком. Апеллируя к событиям середины XVII века, в 1938 году Брехт на самом деле предупреждал немцев о надвигающейся Второй мировой, да и вообще трудно вспомнить эпоху, когда пьеса о том, что "в мирное время человечество растет в ботву", не отзывалась бы на повестку дня. Россия 2017-го — не исключение: "Мамаша Кураж" звучит злободневно и без излишних реверансов в сторону современности. Терзопулос хорошо помнит, что ключевая проблема Брехта не столько в том, что непонятно, о чем его играть сегодня, сколько в том, что непонятно, как именно играть. В этом смысле спектакль Александринки с его строгостью формы выгодно отличается от традиционных уже на отечественной сцене попыток "утеплить" драматургию Брехта психологизмом, перевести ее на более привычный для актеров и зрителей театральный язык.
"Мамаша Кураж" Терзопулоса, по привычке выступившего и в роли сценографа, разыгрывается в максимально условном дизайнерском пространстве: на пустых подмостках — наклонный помост, на светлом заднике — картонные силуэты-мишени из тира, вместо обязательного вроде бы фургона Кураж — черный ящик, готовый в любой момент стать вместилищем груза-200. Легкий намек на актуализацию можно углядеть разве что в костюмах, но в какой-то момент и он теряется у Анастасии Нефедовой в фэнтезийной архаике. Режиссура уводит "Мамашу Кураж" во вневременное измерение: неслучайно одним из главных героев спектакля стал отсутствующий у Брехта хор (родом, конечно, из античной трагедии), издающий хрипловатые, полные ужаса вздохи. Список режиссерских нововведений на этом отнюдь не заканчивается, но продолжать его нет никакой нужды: откровенно орнаментальной природы, они не меняют ни драматургического рельефа пьесы, ни ее идеологического фундамента.
Отменные актерские работы есть у александринцев и старшего (не только ироничный, но и самоироничный Сергей Паршин — Священник), и молодого поколения (Александра Большакова с мастерски выверенной вульгарностью ее полковой проститутки Иветты). Вне конкуренции, как можно догадаться, оказался корифей труппы Николай Мартон — его Рассказчик дает ход действию, дирижирует театральной машинерией и снабжает происходящее на сцене ироническими комментариями в сторону зала. В постановке "Мамаши Кураж" не обойтись без по-настоящему большой артистки, и в Александринском театре она есть: богатый грудной регистр голоса Елены Немзер забудется, пожалуй, не скоро. Не раз и не два во время спектакля думаешь о том, что предложенный Терзопулосом рисунок роли и близко не исчерпывает всех возможностей выдающейся петербургской актрисы — но даже в чисто декоративном режиссерском решении Немзер работает так, что от нее невозможно отвести глаз. Пожалуй, и интересна эта "Мамаша Кураж" в первую очередь не интерпретацией легендарной пьесы, а ее исполнением — коллективным создателем спектакля, как и положено в брехтовском театре, стал актерский ансамбль.