театр детектив
Вчера вечером в Российском молодежном театре (РАМТ) состоялась премьера спектакля "Эраст Фандорин" по роману Бориса Акунина "Азазель". Для скромного детского театра — это самый масштабный и амбициозный проект за последние годы. Для популярнейшего беллетриста — первая попытка сценической адаптации его детективов. Накануне премьеры БОРИС АКУНИН дал пресс-конференцию в ресторане "Петрович" (отчество и главного героя спектакля), где рассказал о проекте, а после этого ответил на вопросы корреспондента Ъ МАРИНЫ Ъ-ШИМАДИНОЙ.— Насколько активно вы участвовали в создании спектакля?
— Я ни в чем не участвовал: написал инсценировку, поговорил с Алексеем Бородиным (главный режиссер театра.— Ъ) и полностью доверился ему. Когда ехал смотреть спектакль, я нервничал и не знал, что меня ждет. На репетиции меня не пускали. Познакомили с творческой группой, показали макеты декорации и костюмы. Костюмы мне понравились, в декорациях я ничего не понял и разобрался, как они работают, только на спектакле. Они очень остроумные.— Совпадает ли образ, созданный на сцене Петром Красиловым, с вашим представлением об Эрасте Фандорине?
— Мой Фандорин — это голубоглазый брюнет. Зрительно мне рисуется кто-то вроде молодого Хью Гранта. Петр Красилов на него не похож, Илья Носков, сыгравший Фандорина в телефильме,— тоже, но они оба мне нравятся. Они в чем-то похожи, в чем-то нет. И вообще, телефильм с постоянными крупными планами — это одно, а театр, когда все передается с помощью пластики,— совсем другое. Петр Красилов пластически очень одаренный человек.
— Что такое, по-вашему, детектив в театре? И чем он должен отличаться от обычного спектакля?
— Театральный детектив — штука очень сложная. Детектив имеет смысл читать, когда ты не знаешь, кто убийца. Когда люди идут в театр, они почти всегда знают, чем все закончится. Например, постановка "Мышеловки" Агаты Кристи — довольно отчаянное предприятие. Значит, надо находить другие средства для того, чтобы зритель сидел, не уходил и ему было интересно. Поэтому у меня в голове вертятся такие штуки: если пьеса — детектив, то у нее в конце должны быть свинчивающиеся боеголовки — разные концовки, чтобы зритель не знал, на какой спектакль он попал. В своей пьесе "Чайка" я спародировал этот прием, но какой-то элемент игры в этом есть. Пьесу Павича "Вечность и еще один день" вообще можно конструировать, как "Лего". Но игра должна быть только в этом. Все остальное — на полном серьезе. Мне интересен такой театр, в котором условность сведена до минимума, в котором сложность и простота меняются местами. Не как в нашем современном театре, где вещи очень простые выглядят очень сложно, а наоборот. Чтобы на первый взгляд это выглядело как дважды два, а на самом деле было глубоко.
— А какие из нынешних московских театров вам близки?
— Мне нравится театр Петра Фоменко. Видел пару хороших спектаклей в "Табакерке". Очень интересен Евгений Гришковец.