Дота нет -- мне орден

Фото: Михаил Савин

       За годы Отечественной войны всего 126 солдат прошли путь от рядового до командира полка. Один из них — генерал-лейтенант Геннадий Легасов. В канун дня Победы с ним встретился обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.
Призывник
       — Вы, наверное, с детства хотели стать военным?
 
— Да вы что! Проблема служить или не служить встала передо мной в 1939 году. Я здесь, в Москве, окончил на все пятерки среднюю школу и без особого труда поступил на физический факультет МГУ. Это было тем более просто, что я года два ходил в кружок любителей физики при факультете. И вдруг 2 или 3 сентября 1939 года Верховный совет СССР принимает указ о том, что школьники, оканчивающие в 18 лет школу, сначала служат в армии и только потом могут учиться в вузах.
       Я могу откровенно сказать, что служба в армии заманчивой мне не представлялась. Но благодаря пионерско-комсомольскому воспитанию я понимал, что это моя обязанность. У меня даже мысли не возникало каким-то образом увильнуть. Но, признаться, после выхода указа я обрадовался, что меня он не касается: я-то уже студент! Но радовался я рано. Началась война с Финляндией, и указу придали обратную силу.
       — Вы попали на фронт?
1945 год. Майор Легасов, командир 1243-го истребительного противотанкового артиллерийского полка
— Не сразу. Прежде чем отправить на фронт, нас очень основательно готовили в запасном артиллерийском полку. И в первых числах марта 1940 года мы прибыли в действующую армию.
       — То есть повоевать вы не успели?
       — Ну, несколько залпов мы все-таки сделали. По молодости нам казалось, что именно они были решающими для победы над финнами. Но обратно в университет нас не отпустили, оставили служить весь двухлетний срок. И я прикладывал немало сил, чтобы он не превратился в трехлетний. Дело в том, что тогда велась серьезная агитация среди красноармейцев, имевших образование. Уговаривали идти учиться в военные училища или как минимум в школы младших командиров. А сержанты и старшины служили три года. И я упорно держался своей линии: хочу вернуться в университет, получить образование, а затем, если понадоблюсь армии, буду готов вернуться на службу.
       
Солдат
       — А что происходило после войны с Финляндией?
Февраль 1945 года. Геннадий Легасов (справа) — начальник штаба артиллерийского полка. Когда ранило командира полка полковника Князя (в центре), он принял командование на себя
— Время шло, мой дембель осенью 1941 года становился все ближе. Слово это, кстати, существовало и тогда. Я уже прикидывал, сколько придется наверстать, если не отпустят до 1 сентября. И тут настало 22 июня.
       Наш полк стоял в Кеми, в 200 км от финской границы, и мы получили приказ в пять утра на следующий день форсированным пешим маршем выступить к границе. Но меня в тот же день вызвал начальник артиллерии нашего полка и предложил придумать что-нибудь для организации противовоздушной обороны полка и города: ни зениток, ни авиации в Кеми не было. Надо было изобрести нечто вроде станка Иванова — это такая пирамида, на которую в первую мировую войну устанавливались обыкновенные полевые пушки для стрельбы по воздушным целям. И тут же начальник артиллерии, не спрашивая моего согласия, назначил меня командиром орудия.
       — И как вы справились с задачей?
       — Времени и возможностей для изготовления станка у нас не было. Я подумал маленько и решил выкопать вокруг позиции пушки круговую канаву, в которую опустить заднюю часть лафета, чтобы ствол поднялся на 80°. Продумал остальные детали. На холме недалеко от расположения мы оборудовали позицию, сделали пробный выстрел. Пушка уцелела. И тут вдруг и вправду прилетел самолет-разведчик противника. Попасть мы в него не попали, но обстреляли. Самолетик развернулся и "утек". Тут же позвонил командир батареи и кричит: "Туды вас растуды! Что у вас там делается, почему палите?!" Вот так я и принял первый бой 22 июня, на пять дней раньше всего полка.
       — Снова пришлось воевать с финнами?
       — К счастью, не с немцами. Правда, финны очень искусно применяли тактику окружения наших частей, надо отдать должное их военной смекалке. Но долго наступать на протяженном фронте им оказалось не по зубам. После ожесточенных боев они выдохлись, и линия фронта стабилизировалась. Бои местного значения и перестрелки шли безостановочно, но по сравнению с тем, что происходило на южных участках фронта и под Москвой, у нас, можно сказать, была маленькая война. С нашего участка даже забирали кадровых офицеров, а вместо них на командные должности выдвигали грамотных и сообразительных бойцов. И я стал сначала командиром взвода, а потом и заместителем командира батареи.
       — Были ранены?
Март 1945 года. Немецкий танк, подбитый артиллеристами Легасова у озера Балатон
— Меня дважды ранили. Первое ранение было почти героическим, но, положа руку на сердце, получил я его скорее по запальчивости. Мы попали под артобстрел. Люди попрятались в окопы, а орудие осталось незащищенным — вот-вот разобьют. И я по молодости, по горячности бросился его спасать. Какой-то нервный подъем меня охватил. Я выскочил, взвалил заднюю часть пушки на плечи и один укатил ее метров на 100-150. И слышу, с нарастающим гулом летит тяжелый снаряд. Я укрылся за пушкой. Она не пострадала, а меня осколком зацепило.
       А второе ранение я получил из-за своего пижонства. Пошел в гости на командный пункт батальона, который мы своим огнем прикрывали. А мы с финнами время от времени вели друг по другу беспокоящий огонь — обстреливали места предполагаемого скопления живой силы из артиллерии и минометов. И тропинка, по которой я шел, нет-нет да и обстреливалась. Иду и вдруг слышу: "Тяв-тяв-тяв". Финский миномет. Мины летят медленно. Дело было глубокой осенью. Я стою, кругом грязь. Надо бы упасть, а я в новеньком полушубке. Отбежал метров на 20, спрятался за сосну, а локоть остался торчать из-за ствола. В него осколок и попал.
       
Офицер
       — Где вы воевали после этого?
       — Несмотря на ранения, я все время рвался туда, где погорячее. Все мы, молодые офицеры, безостановочно писали рапорта: мол, я, такой подготовленный, без толку сижу; направьте на активный участок фронта. Я писал такие бумаги не раз и на каждую получал ответ: надо будет, позовут. Тогда я в нарушение субординации написал маршалу артиллерии Воронову с просьбой отправить меня оборонять Сталинград. Пришло распоряжение, и меня направили на Сталинградский фронт. Правда, пока я добирался, немцев под Сталинградом разбили.
       — То есть на активный участок снова не попали?
"Мне Велихов (слева) придумал громкозвучную должность — главный военный эксперт Академии наук. В 1987 году я ушел в запас, но работу в академии продолжаю до сих пор" (Геннадий Легасов справа)
— Попал. И очень скоро. От восточных районов Донбасса с этим фронтом — сначала он был Сталинградским, потом Юго-Западным, а затем Третьим Украинским — дошел до Европы. Что такое для артиллериста война? Марш, окапывание на новой позиции, отстрелялись, опять марш. То на позиции тебя обстреляли, то на марше побомбили. Будни войны без прикрас и художеств. Ярким эпизодом были бои на Днепре. Немцы тогда форсированно начали отступать, чтобы укрыться за естественным препятствием — за широкой рекой. Они откатывались на машинах так быстро, что мы пешим строем и с артиллерией на конной тяге не успевали их преследовать. Я в это время уже командовал дивизионом 122-миллиметровых гаубиц, и одна из трех моих батарей уже была на механической тяге. Я взял эту батарею и рванул за немцами. И мы скоро оказались у плотины ДнепроГЭСа. Стоит красавица, целехонька.
       — Так ее же взорвали немцы! И секретарь обкома Брежнев потом руководил восстановлением ДнепроГЭСа...
       — Целехонька, говорю вам. Вода скатывается по каскадам. Тишина. Немцев нет ни на том, ни на этом берегу. Я быстренько развернул батарею на закрытой позиции. Выбрал себе наблюдательный пункт на пятом этаже здания станции, пристрелял цели на правом берегу и задумался: как же я без пехоты обороняться буду? Вдруг к зданию подъезжает наш бронетранспортер. Из него выходит высокий человек в кожаном плаще без знаков различия, в фуражке и начинает прохаживаться начальственной походкой. А ко мне бежит боец и с наглецой, не представляясь, сообщает: "Вас вызывают". "Кто?" — "Там узнаете". Спускаюсь, докладываю. Человек в плаще показывает на плотину и говорит: "Старший лейтенант, ты плотину видишь? Если немцы ее взорвут, я тебя расстреляю. Понял?" Сел и уехал. Кто это был, я не знаю до сих пор. Скорее всего, какой-то высокого ранга особист из "Смерша".
       Сижу и думаю о нарисованной им перспективе. Может, плотина уже заминирована? Откуда я знаю, я ж не сапер. Весь остаток дня и всю ночь моя батарея вела шквальный огонь по подступам к плотине. А на утро подошли пехотинцы. Теперь, если что, расстреляли бы не в одиночку — уже легче. А дней через пять-шесть нас перебросили на другой участок фронта. Мы пошли на запад, а потом я узнал, что немцы все-таки плотину взорвали. Мне опять повезло.
       — А где вы воевали после Украины?
       — В Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии. В боях под Балатоном ранило командира полка, в котором я был уже начальником штаба. Я принял на себя командование полком. А закончил мой полк войну в Австрии, в городе Грац. За последний бой в Альпах меня в третий раз наградили орденом Отечественной войны. Опять по молодости и горячности. Немцы драпали беспорядочно. Но местность горная, дороги узкие и извилистые, продвигались мы медленно. Прежде всего из-за дотов. Что против хорошо укрытого пулемета пехота может сделать? Тем более что война кончается и умирать никому неохота. И я прицепил к своей командирской машине противотанковую пушку, приказал положить несколько ящиков снарядов, и вперед. У очередного дота выкатили пушку на прямую наводку. Я вспомнил свои навыки наводчика и шарахнул пару раз. Дота нет — мне орден.
       
Генерал
       — Война окончилась, и вы решили уйти из армии?
       — Конечно! Я считал, что мое право на университет завоевано в боях. В мае 1945 года написал рапорт, что я военному делу не обучен, мы победили и в армии мне делать больше нечего. И просил меня демобилизовать срочно, чтобы успеть на занятия в университет. В ответ приходит приказ: в демобилизации Легасову отказать, направить его на учебу в Артиллерийскую академию. Я поразмыслил. А какая разница? Университет, конечно, престижнее, но и академия тоже неплохо. Поехал в Москву, конкурс выдержал и даже успел поучаствовать в параде Победы. В академии отучился шесть лет и в 1951 году получил назначение на полигон в Капустином Яру, где начинались испытания нового вида оружия — зенитных ракет.
Перед тем как покинуть научно-технический комитет ПВО, генерал Легасов исполнил последний долг перед армией — с его участием был спроектирован комплекс С-300
— Системы ПВО тогда еще только создавались. Как это происходило?
       — Решение о создании зенитной ракетной обороны Москвы было принято в 1950 году. Работами руководил лично Лаврентий Берия. Авторитетный человек, сами понимаете. Кого о чем просил, выполнялось немедленно. И уже в 1951 году начались испытания ракет и станций наведения в Капустином Яру, куда меня направили начальником одной из испытательных команд.
       В 1954 году создание системы ПВО Москвы "Беркут" было завершено. Вокруг столицы построили 56 объектов с пусковыми комплексами на двух кругах радиусом 45 и 90 км. В радиусе 200 км разместили передовые локаторные станции. По расчетам, в случае авиационной атаки со всех направлений система "Беркут" могла уничтожить 4000 самолетов противника за считанные минут.
       — А что делали вы после окончания испытаний "Беркута"?
       — В 1954 году было создано 4-е управление Министерства обороны для руководства работами по созданию зенитных ракетных комплексов. В 1955 году оно стало 4-м главным управлением МО. Там я стал начальником 1-го управления, отвечавшего за зенитные ракеты.
       — А главк в целом за что отвечал?
       — К его ведению с 1957 года отнесли противоракетную оборону. Ученые взялись за разработку системы ПРО. На озере Балхаш построили испытательный полигон. И 4 июля 1961 года над этим полигоном была уничтожена головная часть ракеты, запущенной из Капустиного Яра. В итоге была создана противоракетная оборона Москвы, способная уничтожить до 10 направленных на столицу боеголовок.
       — Вы участвовали в ее создании?
       — Нет, я занимался зенитными комплексами. А в 1962 году в моей жизни произошла перемена. Командующий войсками противовоздушной обороны маршал Судец решил назначить меня председателем НТК. Я был против: хотелось завершить испытания комплекса С-200. К тому же предстояло влезать в проблемы радиотехнических войск, которых я раньше не касался, в далекую от меня авиационную проблематику. Мне не хотелось прослыть специалистом во всем и ни в чем. Разговоры шли долго. В конце концов решение принял ЦК, и 22 года — до 1984 года — я руководил научно-техническим комитетом ПВО. Последним проектом, которым я занимался на этой должности, была разработка комплекса С-300.
       
Ученый
       — А что произошло в 1984 году?
       — В те годы американцы объявили о намерении создать глобальную систему противоракетной обороны. Решением военно-промышленной комиссии при Совмине СССР была образована комиссия во главе с вице-президентом АН СССР академиком Евгением Велиховым для оценки опасности этого американского шага. И я был назначен членом этой комиссии. С одной стороны, мы понимали, что американцы поставили перед собой неразрешимую задачу. Уже существовали ракеты с разделяющимися боеголовками, и распознать настоящую цель среди множества ложных было почти невозможно. Ученые предложили уничтожать всю группу целей мегатонным ядерным взрывом. Взорвется на высоте 20-30 км над нашей территорией боеголовка противника или наша противоракета — разница только в том, что это будет не над Москвой.
       — То есть комиссия пришла к выводу, что "звездные войны", как их тогда называли, это блеф?
Уйдя в запас, Легасов исполнил последний долг перед командиром генералом Георгием Байдуковым — спроектировал его памятник на Новодевичьем кладбище
— В том-то и дело, что не совсем. Конечно, если бы мы нанесли удар одновременно тысячей наших ракет, никакого спасения от них не было бы. Даже если бы американцы построили свою ПРО, в самом лучшем случае они смогли бы уничтожить от 50 до 300 ракет. Но война могла развиваться и по другому сценарию: американцы наносят первыми удар по нашим ракетным шахтам, в результате у нас остается не более 100-200 ракет. А их они вполне могли бы перехватить.
       — Тогда у нас много писали о нашем асимметричном ответе...
       — Асимметричный ответ заключался в первую очередь в усовершенствовании нашей системы раннего предупреждения о ракетном нападении. И в случае старта первых 50-100 американских ракет мы осуществляем старт всех наших ракет по американским городам.
       — И как работа в комиссии Велихова повлияла на вашу судьбу?
       — Мы очень дружно работали в этой комиссии, и Велихов предложил мне перейти в Академию наук СССР с оставлением в армии. Я согласился на это лестное предложение. Пришел к командующему ПВО Колдунову. Служить мне по возрасту оставалось год, от силы два, я и попросил дать мне возможность закончить службу в Академии наук. Он поворчал, но возражать не стал.
       — Вы руководили военным подразделением АН — секцией прикладных проблем?
       — Такое подразделение в академии действительно существовало. Оно докладывало президенту академии об оборонных работах в академических институтах. Но я даже не входил в состав этой секции. Мне Велихов придумал громкозвучную должность — главный военный эксперт Академии наук. И я в меру своих знаний и сил помогал руководству академии решать возникающие в военной сфере проблемы, предугадывать их возникновение, готовить возможные варианты решений. В 1987 году я ушел в запас, но работу в академии продолжаю до сих пор. Значит, мои знания кому-то еще нужны.
       
При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...