В начале недели состоялось первое заседание оргкомитета по подготовке к столетию революции 1917 года. Буквально в это же время в Госдуме обозначили одну из главных линий раскола в будущей полемике вокруг юбилейной даты. Журналист Виктор Лошак — о том, какие споры нас ждут.
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ / купить фото
Если бы мне понадобилось кого-то с кем-то примирить, то и я бы не нашел кандидатур лучше, чем бывший спикер Сергей Нарышкин и ректор МГИМО — академик Анатолий Торкунов. Взвешенные, исторически подкованные, устойчивые к натиску крикунов и кликуш. Оба не принадлежат к «историческим вышивальщикам», которые не первый год с успехом доказывают всем, что миф важнее исторического факта.
Юбилей для Нарышкина и Торкунова — не повод отличиться или стать героями телевизора. Именно возглавляемому ими Российскому историческому обществу поручено спланировать юбилейные события. Спланировать так, чтобы примирить Россию, а не расколоть ее еще глубже.
Те, кто считает эту задачу невыполнимой, получили аргумент в этот же день. Получили, скажу честно, от человека, от которого такое услышать я бы, например, никогда не ожидал. Вице-спикер Петр Толстой, вступив в полемику о передаче церкви Исаакиевского собора, изложил свой взгляд на события 100-летней давности приблизительно так: некие люди выскочили из-за черты оседлости с наганами, чтобы порушить нашу родину. Спикер Госдумы ценой собственной исторической наивности взял зама под защиту, и все это вместе выглядело не только унылым антисемитизмом, но и конспектом позиции политических фриков в будущей полемике о 1917-м.
Общество может объединить и примирить разговор куда более глубокий и откровенный, чем вечный ответ его части на вопрос, почему нет воды в кране. Вообще возможно ли примирение без раскаяния, и кто должен каяться? В принципе, и Горбачев, и Ельцин — оба дети из семей репрессированных – понимали: что-то подобное стране необходимо, но пожертвовали этим во имя гражданского мира.
Как найти сегодня общий знаменатель между детьми тех, кто страдал, и потомками тех, кто карал, в условиях, когда не только жив, но и набрал силу сталинский миф о великодержавности, о недремлющем внешнем враге? Где здесь место обычному человеку? Какие нравственные ориентиры следует из задачи гражданину прижаться теснее к сапогу государства?
Говорят, что стране для гражданского мира необходима смена трех поколений. Прошло уже больше времени, а примирить «белых» с «красными», антисталинистов со сталинистами не получается. А, может быть, нужно не сводить исторические счеты, а научиться очень открыто, хоть и болезненно, говорить о неудобном прошлом? Обезвредить революцию, как предлагают некоторые историки, а не разбередить ее раны?
Мне кажется, на этом этапе важно, чтобы организаторы того, как страна будет вспоминать 1917-й, дали понять: праздновать здесь нечего. Худшее, что можно придумать — юбилей, который пройдет в стенаниях по великодержавности, по тому, какую страну потеряли. Да и какой откровенный разговор возможен, когда до сих пор, как писал недавно «Огонек», засекречена часть личных дел «вождей Октября»? Государство продолжает неуклюже регулировать историческую память.