гастроли театр
В Москве открылись гастроли тбилисского Театра имени Шота Руставели. Знаменитый на весь мир грузинский театр привез четыре постановки своего руководителя Роберта Стуруа, три из них сравнительно новые. Но на открытии гастролей играли самый старый спектакль репертуара — "Кавказский меловой круг" по пьесе Брехта, знаменитую на весь мир постановку Стуруа. Чудо произошло, считает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.Сказать про великий спектакль Роберта Стуруа (Robert Sturua), что он выглядит сегодня с иголочки,— значит отвесить театру глупый комплимент. Более того, смотрись он новинкой, ему можно было бы и попенять за вторичность по отношению к знаменитому творению Стуруа. Ведь круги от тбилисского "Мелового круга" за четверть века разошлись по многим странам, спектакль разворован на цитаты, растворился в океане мирового театра и зафиксирован в книгах. Оценивать его беспристрастно-равнодушным взглядом — все равно что поверять Феллини фон Триером и морщиться через плечо: устарел, мол.
Большинство из тех, кто пришел на третью (его дважды привозили на гастроли раньше) московскую премьеру спектакля-долгожителя, смотрели его не в первый раз, как известный почти наизусть старый фильм. Ведь "Меловой круг" Стуруа почти на всех, кто видел его в лучшие времена, производил столь сильное впечатление, что запоминался в подробностях. Вся эта мудрая и ироничная сценическая история про брошенного "благородной" матерью ребенка и вскормившую мальчика простолюдинку Груше памятна до мизансцен. И декорация стоит перед глазами безо всяких гастролей: большая голая площадь, окруженная ветхими заборами и воротами. И музыка Гии Канчели часто всплывает без видимого повода. И так заразителен для воспоминаний этот вроде бы грубоватый, балаганный постановочный язык: ведущий поет в микрофон, кружится сценический круг, мелькают люди-маски, у каждого из которых есть незабываемая пластика и острая реплика в зал, про кровавые события говорят под колыбельную мелодию, а про время не стесняются сказать прямо: "Вот и пришла весна".
Все это материализовалось враз. Театр ведь отличается тем, что даже его вчера — сфера легенд и воспоминаний, не говоря уже о позавчера. Редко кому выпадает шанс бросить вызов самой природе своего искусства, еще реже встречаются те, кто имеет право на такой вызов. Театр Роберта Стуруа это право имеет и реализует его с успехом.
Ведь в случае "Кавказского мелового круга" важен не только почтенный возраст постановки, но и обстоятельства, в которых жил спектакль. Кажется, в эти парящие над сценой ветхие тряпки впитался не только приятный аромат шумного международного успеха, но и сырость нетопленных тбилисских зим, и лучики от фонарей, которые, как говорят, зажигались в руках у зрителей, когда во время представлений в зале Театра имени Руставели внезапно гас свет. В том, что именно "Кавказский меловой круг" пережил вместе со своей публикой последние полтора десятилетия, заключена некая высшая справедливость. Потому как и в самой постановке заключена брехтовская мысль о торжестве справедливости, носителем которой оказывается не пророк и не правитель, а пьянчужка и пройдоха, жуликоватый писарь Аздак, по воле случая облаченный в судейскую мантию и отдающий ребенка не кровной матери, а той, которая заслужила и выстрадала право матерью считаться.
Аздака играет великий Рамаз Чхиквадзе. Говорят, что в Тбилиси в возобновленный спектакль режиссер недавно ввел актеров помоложе, но ради московских гастролей Чхиквадзе, а вслед за ним и другие участники премьеры забыли про возраст и вышли на сцену. Во всяком случае, без Аздака-Чхиквадзе, появляющегося лишь в третьем действии, фокус не удался бы и "Кавказский меловой круг" так и выглядел бы честно прожившим долгую жизнь в искусстве благородным, опрятным стариком, которого нужно уважать, к словам которого надо прислушиваться, но который уже не способен потрясти. Потом вышел Рамаз Чхиквадзе — и старый спектакль вместе со старым актером воспрял, вздохнул, вскрикнул, разбежался, хулигански подмигнул зрителям, подбросил вверх шляпу и сотворил искомое чудо. Только когда поворотный круг закружился в последний раз, опомнившиеся зрители поняли, что большое дело все-таки сделано, причем с неветеранским азартом. Хотелось заорать "йес!" и выбросить вверх кулак — потому что неизвестно по какому праву появилось чувство причастности к этой победе. Но в театре принято всего лишь вставать с кресел и долго кричать "браво". Что и было проделано.
Сегодня и завтра на сцене Театра имени Моссовета.