Глашатай антиглобализма
Мы опять об антиглобализме. От нагрянувшей глобализации страдают все, особенно искусство, литература, музыка, мода, кино... Те, кто это понимают, пополняют ряды антиглобалистов, противопоставляя мейнстриму силу личности. Отара Иоселиани (Otar Iosseliani) можно назвать одним из наиболее убежденных антиглобалистов. Он прославился еще в 1960-е локальными фильмами, действие которых происходило в Тбилиси или грузинской деревне. Но неожиданно стал классиком сначала советского, а потом французского и всего европейского кино. В Центральной Африке, Тоскане или Провансе он снимает один и тот же фильм — про разрушение традиций и нашествие буржуазности. Этот фильм всегда отличает сочетание грусти и желчи. С ОТАРОМ ИОСЕЛИАНИ беседует АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
— Герой твоего фильма "In vino veritas" сидит в богатом доме и пускает игрушечные поезда, которые бессмысленно движутся по кругу. И только встреча с бродягой открывает ему прелесть компании, мужской дружбы. Так в чем истина — в вине, в дружбе, в бегстве от рутины?
— Когда на рекламе спиртных напитков мы читаем лицемерное предупреждение, будто алкоголь разрушает наше здоровье, на самом деле это не алкоголь его разрушает, а отсутствие неспешного человеческого общения. Недаром слово spirit означает и спирт, и дух. Поднимая стакан, богатые и бедные оказываются равны, и таким образом человечество продолжает существовать.
— Твои последние фильмы соединяют мотивы "Фаворитов луны" и "Певчего дрозда": безответственность существования как альтернатива прагматизму, будь то прагматизм буржуазный или советский карьерный. Что для тебя отвратительнее?
— В странах бывшего восточного блока диссиденты считали западную демократию раем. А с другой стороны железного занавеса воинствующие коммунисты и маоисты думали, что рай существует в Советском Союзе или в Китае. Люди там были равны, как в концлагере. Там можно было обрести общее счастье. Когда они вырвались оттуда, общество разделилось. На Западе оно давно, и все больше и больше, разделено. Например, в Париже — а это город четырех-пятиэтажных домов — все нижние этажи оккупированы торговцами. А поскольку эти люди еще и где-то живут, это значит, что два из пяти этажей заняты теми, кто сам по себе ничего не создает.
— Главная тема твоих фильмов — буржуазность и как с ней бороться...
— Есть две категории людей, не приемлющих буржуазию. Те, которые думают, что родиться буржуа — это несчастье, это значит быть несвободным, быть рабом своего богатства, своего положения. Они относятся к буржуазии с иронией. И есть те, кто ненавидит буржуев — но только до того момента, когда представляется случай занять их место. Соответственно есть два типа революционеров: романтики, которые мечтают переустроить мир, и те, кто под этим лозунгом занимается бандитизмом. Потом этим романтикам отрубят головы, и придут Ворошилов и Калинин: называю именно эти два имени (а не Ленина, Сталина, Бухарина), так как у них в башке вообще мозгов не было. Разумеется, пролетарий становится гораздо более мерзким буржуа, чем тот, чье место он занял. Наоборот, обанкротившийся буржуа вызывает симпатию.
— Ты антиглобалист не только по мировоззрению, но и по своему творческому методу: не строишь дорогих декораций и не снимаешь профессиональных актеров, по крайней мере известных. Ты не любишь и не делаешь коммерческое кино и не обожествляешь публику.
— Что такое публика? Для меня это люди, которые напоминают меня самого. Ты не можешь писать письма тем, кого не только не знаешь, но даже вообразить не можешь. Зато иной раз читаешь книжку, смотришь фильм и говоришь: "Как здорово! Он думает как я!" А насчет актеров и декораций — зачем конструировать в студии современный город? К тому же то, что в моих фильмах становится Парижем, это не Париж вовсе. Он скорее похож на Тбилиси моего детства или на Москву моей юности, или уж на тот Париж, каким я его увидел, только-только попав туда. Я вообразил себе этот Париж и населил его своими персонажами.
— А в своем новейшем фильме "Утро понедельника" то же самое ты проделал с Венецией?
— Герой картины, простой работяга, каждый день покидает свой домик в пригороде и едет на пропитанный ядовитыми парами завод, где главное занятие — это борьба с курением. Но в один прекрасный день посылает все к чертям, садится в поезд и отправляется в путешествие — не куда-нибудь, а в Венецию. Но и там, за фасадом открыточных красот, за кулисами туристического рая, брезжит та же, лишь более ярко загримированная рутина.
— Венеция тоже немного напоминает тебе Грузию?
— Да, возможно. Но только Грузия гораздо красивее.