В берлинском театре "Шаубюне" прошла премьера танцевального спектакля "noBody". Саша Вальц, одна из звезд современной европейской хореографии, завершила им трилогию, над которой работала несколько последних сезонов. Летом этот спектакль должен стать гвоздем Авиньонского фестиваля, его будут играть в Почетном дворе Папского дворца. Из Берлина — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Премьера случилась на фоне очередной волны слухов о намерении городского правительства закрыть какой-нибудь из берлинских театров: город поражен жестоким финансовым дефицитом. Еще пару лет назад никто и вообразить не мог, что потенциальной жертвой этих поползновений может оказаться "Шаубюне". Тогда руководство знаменитым западноберлинским театром разделили два самых успешных представителя молодого поколения — режиссер Томас Остермайер (Thomas Ostermeier) и хореограф Саша Вальц (Sascha Waltz). Но недавно тандем худруков дал трещину. Как раз накануне премьеры "noBody" госпожа Вальц со страниц городских газет потребовала перераспределения творческого пространства театра в пользу танцевальной труппы. Прослышав про конфликт, городские власти оживились: коль скоро в товарищах согласья нет, не покончить ли дело разом и не освободить бюджет от всего "Шаубюне"? Так что вскоре, возможно, всю ситуацию в театре на Ленинерплац можно будет исчерпывающе определить названием этой премьеры.
Сам спектакль тоже не сулит ничего жизнеутверждающего. Саша Вальц заранее призналась, что хотела поставить его о расставании с телом, с тем самым человеческим body, которому не избежать в конце концов неумолимого "нет". Но не конкретная физическая смерть индивидуума тревожит хореографа, а некая глубинная личная тревога от прощания с телесной оболочкой. "noBody" — бессюжетная, но очень выразительная полуторачасовая сценическая абстракция в исполнении 26 танцоров. Для них трансформирующееся внутреннее пространство "Шаубюне" хореограф расширила до предела и посадила зрителей перед мрачноватым пустым пространством, стены которого плавно перетекают в бетонную полусферу крыши. Над тремя выходами на сцену устроены три этажа матовых стеклянных окон-витрин, и в них время от времени являются размытые силуэты людей.
Сначала в полутьме блуждает одинокая женская фигура. Спектакль долго не может по-настоящему начаться, как будто автор его растеряна и не знает толком, как подступиться к теме. Чем больше народу появляется на площадке, тем быстрее растет энтропия постановки. Длинные пробежки и метания, невозможность найти свою траекторию, невозможность найти своему телу верное место в пространстве — вот что определяет хореографическое настроение Саши Вальц. Иногда расположение актеров вроде бы обретает подобие с кристаллической решеткой, но хореограф непременно "облучает" ее чьей-нибудь отчаянной пробежкой, и тогда начинается быстрый распад. Или люди начинают оплывать, оседать: как будто незаметно для публики на сцене повысилась температура, и эти разные тела оказались сделанными из нетеплостойких материалов. Несколько раз тела пытаются соединиться, люди устраивают что-то вроде куча-мала, пытаясь прилепиться друг к другу. Но единение оказывается крайне нестойким, общее тело невозможно.
Некоторые из протагонистов труппы Саши Вальц успевают обрести для своих персонажей подобие конкретных ролей. Для нескольких она даже придумывает выразительные, не лишенные юмора вставные номера — вроде мужского дуэта, один из участников которого "выгоняет" другого из его одежды, для чего залезает вторым в растягивающиеся штаны и майку партнера. Но запоминается "noBody" прежде всего этим угнетающим хаосом в мире, вроде бы лишенном высшего разума. Хаос Вальц живет под музыку Ханса-Петера Кюна (Hans-Peter Kuhn), которую и музыкой-то назвать нельзя, это больше похоже на нарастающий гул моторов, смешанный с криками птиц и городскими шумами. Обрывается он только тогда, когда с колосников в пустое пространство выбрасывается хвост белой материи и потоком воздуха надувается изнутри до размеров огромного газового баллона, сначала зависающего над сценой, точно облако, а потом опускающегося на танцевальный пол.
Этот огромный воздушный куб может быть принят за инопланетного гостя, за знак надежды. Правда, он угрожающе ездит по полу, тихо тесня людей. Но и дает немногим иллюзию победоносного отрыва от земли: восхитительна сцена, в которой несколько женщин, поддерживаемые спрятанными внутри баллона партнерами, "взлетают", скользя вверх по поверхности облака. Но Саша Вальц не так жестока, чтобы морочить зрителей ложными иллюзиями. Финал ее берлинского спектакля о смерти не грозит и не пугает. Но забыть его невозможно: из громадного баллона спущен воздух, он остается лежать мятой белой тряпкой посреди всеобщей бетонной серости, пространство опустело, но за матовыми стеклами, то приближаясь к ним и обретая очертания, то удаляясь и растворяясь в "молоке", блуждают потерянные человеческие тела.