«Мои вкусы зависят от настроения»

Бронзовую фигурку Гадкого Утенка и премию в полмиллиона датских крон (67 тысяч евро) — литературный приз им. Ганса Христиана Андерсена — увез из дождливого Копенгагена в этом ноябре модный японский писатель Харуки Мураками. Корреспондент "Огонька" случайно встретила его около магазина по продаже ретропластинок и попросила поделиться своими мыслями о премии, славе и литературе

Надя Кнудсен, Копенгаген

Высшая литературная награда Дании впервые вручена лишь в 2007-м, но имя Андерсена и строгий выбор лауреатов в рекордные сроки сделали ее престижной и желанной для многих. Способствовал этому и порядок вручения: церемония проходит раз в два года и непременно на родине великого сказочника — в городе Оденсе, где покой горожан охраняет 3-метровый Стойкий Оловянный Солдатик. Как выяснилось, это любимый андерсеновский персонаж новоиспеченного лауреата.

До Мураками, к слову сказать, из рук кронпринцессы Дании и графини Монпеза Мэри бронзового Гадкого Утенка работы скульптора Стина Р. Хансена получили только четыре литератора — Пауло Коэльо, Джоан Роулинг, Салман Рушди и Исабель Альенде. Следуя традиции, японский писатель до вручения литературного приза встретился со студентами местного университета и с читателями в старинном замке. А после церемонии выступил в Королевской библиотеке Копенгагена.

Говорил исключительно на японском, через переводчика. Доступ прессы на мероприятия был ограничен: ни телекамер, ни фотосессий, ни раздачи автографов. Как дипломатично объяснил мне представитель Королевской библиотеки Андерс Роа Йенсен, "отчасти это было желанием самого писателя, но главным образом решением датского издателя его книг".

Представители жюри, выбравшие кандидатуру лауреата из четырех претендентов, гостеприимно отметили, что "волшебная проза Харуки Мураками приносит радость миллионам читателей", "отважно смешивает классический литературный стиль с мистическим реализмом и философскими размышлениями", а это, в свою очередь, "объединяет его с наследием великого датского сказочника".

В свою очередь самый успешный, самый переводимый и самый продаваемый сегодня японский писатель в ответном слове дал любезно понять, что "мечта любого писателя, выросшего на сказках Андерсена, не только получить приз его имени, но и побывать на его родине". Стоит добавить, что имя Харуки Мураками там и останется: согласно традиции, оно будет увековечено на бронзовой табличке на стене дома, где родился Андерсен, рядом с именами прочих лауреатов.

В благодарственной речи лауреата после вручения премии запомнился пассаж по поводу сказки Андерсена "Тень". Мураками напомнил, что у каждого человека есть как светлая, так и темная сторона, и последней надо уметь противостоять, не позволяя притом разрастаться, дабы она не уничтожила все остальное. Для чего, продолжил писатель, нужно учиться выстраивать отношения с собственной тенью. Можно сколь угодно возводить высокие стены, прогонять чужаков и переписывать историю. Но в итоге хуже всего становится тем, кто это делает.

Впрочем, трактовать этот пассаж каждый был вправе по-своему: формат мероприятия вопросов не предусматривал. Предстояло с этим смириться и мне: интервью, о котором я запрашивала заранее, как сообщили организаторы визита, не состоится "по независящим от них причинам". К счастью, то, что случилось затем, не зависело уже совсем ни от кого.

Интервью "на виниле"

Ситуация развивалась по следующему сценарию. В день, на который было назначено несостоявшееся интервью, я возвращалась в Международный пресс-центр Копенгагена. Было холодно, штормило, ветер гонял тучи по небу — то дождь, то солнце, то все одновременно. Вдруг дождь кончился, я закрыла зонт и на углу — у входа в модный бутик с грампластинками — столкнулась с мужчиной, который безуспешно пытался найти дверь, чтобы в него войти. Я пришла на помощь, приоткрыв нужную дверь (их было несколько рядом), и обронила: "А знаете, вы очень похожи на Харуки Мураками".

На что он кивнул головой и тихо добавил: "Да, это я и есть".

Не берусь вспомнить все, что я наговорила на английском за те секунды, пока мы с ним входили в заветную дверь, но итогом стала договоренность об интервью по ходу поиска нужных пластинок при условии, что я не буду мешать их выбрать. Так что вышло как вышло — мой собеседник то включался в разговор, то погружался в прочесывание богатых развалов, где выискивал старых джазовых исполнителей. Сам-то он выбирал, но у меня выбора не было: как вы понимаете, искушать судьбу я не стала.

Пару слов о месте действия. Магазин Sound Station, в котором оно разворачивалось,— это "виниловый рай" для тонких ценителей джаза и рок-н-ролла в аристократическом районе датской столицы Фредериксберг. Знаменитому японскому гостю он был, видимо, хорошо знаком. Во всяком случае, он прекрасно ориентировался во всех стеллажах в четырех вместительных залах этого бутика, где то и дело проворно забирался по складной лестнице под потолок. Впечатление это производило, тем более что сам Мураками невысок ростом (не более 1,65 метра), но отличается хорошей осанкой — видимо, сказывается многолетнее увлечение бегом, которому он не изменял даже в Дании, поселившись в отеле на набережной, неподалеку от парка и знаменитой "Русалочки".

Как бы то ни было, первый вопрос напрашивался:

Я беру то, с чем знаком, с чем соприкасаюсь в будничной жизни, а затем могу завернуть это в эдакий крутой сюжет, полный мистики, непредсказуемых событий, и... понеслось

— Вы ведь не в первый раз в этом бутике? Это все из-за джаза?

— Да, здесь выбор хороший, и я был здесь не раз. Даже помню вот этого продавца — года два назад разговаривал с ним, когда был в последний раз в Копенгагене.

— У вас, говорят, сумасшедшая коллекция джазовых пластинок — чуть ли не под 40 тысяч. А первую помните?

— Помню. Это был альбом Хорэса Силвера "Song For My Father", на который я скопил еще в школе. Стоил он всех моих сбережений, а моя девушка только и сказала — какая симпатичная обложка... Затем, в студенческие годы, я подрабатывал в джаз-баре в центре Токио, там и пристрастился к мэтрам старого джаза, от Стэна Гетца до Мела Торме. Пожалуй, мои вкусы со временем несколько изменились. Точнее сказать, они зависят от настроения...

— А в конце 1970-х — вам уже было под 30 — вы с женой работали в джаз-клубе в Токио, где ночами писали?

— Нет, писал я на кухне, потому что там музыку было слышно приглушенно, да и время на это выдавалось урывками. В ту пору джаз-клуб я держал уже сам — это была работа. А в таких условиях особо не распишешься, но мечта была, со студенческих времен. Так что дописывал дома потом, на рассвете.

— Так и сейчас работаете?

— Да, начинаю обычно ранним утром и до полудня. А дальше как с музыкой — пишу, если есть желание писать.

— Про классиков джаза вы рассказали, а скажете, кто вас вдохновил из классиков литературы?

— Из русских — Федор Достоевский и Лев Толстой, "Войну и мир" я читал еще в школьные годы, а "Братьев Карамазовых" перечитываю до сих пор. Тогда же увлекся Бальзаком, Диккенсом. В университете запоем читал Курта Воннегута, Джона Ирвинга и море научно-фантастической литературы, мистики на английском, потому что это легче читать, чем серьезных писателей. Ну а в детстве я зачитывался сказками Андерсена, как и все дети в Японии.

— Не оттого ли у вас в романах так много мистики, которой неожиданно обрастает тривиальный, близкий к реальности сюжет?

— Я не пишу в стиле реализма, как вы знаете. Другое дело, что иногда трудно сказать, где грань. У того же Андерсена истории вроде как все реальные, но в них тоже невероятно много темных сил, да и грусти хватает.

— А чем все-таки обусловлено, что в вашем творчестве реальная основа практически отсутствует — вы пишете в чистом виде выдумку, fiction. Стремитесь перевести осмысление на уровень эмоций? Или реальная жизнь сегодня затрагивает вопросы, которым вы не хотите посвящать свое творчество?

— Материал, который я использую, это нечто реальное, вот только подать его я могу иначе, обернуть в нечто. Вы понимаете? Скажем, я беру то, с чем я знаком, с чем соприкасаюсь в будничной жизни, а затем могу завернуть это в эдакий крутой сюжет, полный мистики, непредсказуемых событий, и... понеслось. Важно как бы "подсадить" читателя, заворожив сюжетной линией, сделать его зависимым, тогда он будет ждать выхода следующих книг.

— А, кстати, ваш новый большой роман уже на подходе? И насколько он будет большой?

— Он почти готов. Насколько большой? Это будет нечто среднее между "Кафкой на пляже" и трехтомником "1Q84".

— В последних книгах вы все реже пишете от своего лица, но во многих романах набор атрибутов у вас не меняется — библиотека, колодец, джаз-бар, и еще — одинокий немногословный интеллектуал, который сам готовит, разбирается в джазе, предается грусти, но неизменно притягивает внимание девушек...

— Во многих? Я как-то не задумывался над этим... Но да — одиночество, одинокий герой, понимаете, человек должен быть слегка одинок, только тогда он свободен. А что касается того, почему я не пишу от первого лица, то хотя это и так, я все же незримо присутствую в моих героях.

— Как вы объясните, что, несмотря на всемирную известность, от России до Америки, на родине в Японии вы не столь популярны?

— Меня это не трогает. Я пишу для своего читателя. Если в Японии меня будут читать 5-10 процентов населения, я буду счастлив...

Тут Харуки Мураками взял паузу: перешел в другой зал и, как мышь в сухарях, с упоением стал копаться в россыпи старых грампластинок, вытаскивая то одну, то другую из потрепанного конверта, чтобы рассмотреть, нет ли царапин на черном диске. Глядя, как этот писатель, книги которого переведены на полсотни языков и стали бестселлерами в самых разных уголках земного шара, забирается под потолок на стремянке, я вспомнила, как пару лет назад в интервью английской The Telegraph он сказал про себя: "Я знаю, что я — писатель и в известном смысле знаменитость, раз уж мои романы читают во всем мире. Но отчего и как это случилось, для меня до сих пор загадка. Просто у меня получается писать, вот и все".

Набрав интересующие его пластинки, всего штук пять, Харуки Мураками расплатился кредиткой Visa и попрощался с продавцом, который, кстати, так и не припомнил, что встречался со всемирно известным писателем из Японии несколько лет назад, но скидку на пластинки все-таки сделал. После чего облегчивший свой кошелек на 600 датских крон мастер слова покинул этот бутик и, отказавшись от моего предложения посмотреть домик Герды из "Снежной королевы" в центре Копенгагена, заспешил в другой знакомый ему магазин с "джазом на виниле".

Меня это удивило и даже немного обидело, но по-своему он был, наверное, прав. Надо думать, внук буддистского священника, который изучал в университете античные греческие трагедии, а потом стал признанным мастером космополитического жанра, тоже имеет право на то, чтобы отдохнуть от мистического реализма. Пусть даже и после премии за него.

В конце концов, как заметил еще один Андерсен (Торе Рай), преподаватель датской литературы в престижном Орхусском университете, "чем популярнее писатель, тем сложнее его критиковать".

Визитная карточка

Литературный марафон

Харуки Мураками: от джаза до кафе

Едва ли не самый модный постмодернист современности родился в 1949 году в Киото в семье учителей классической литературы. Его дед, буддистский священник, содержал небольшой храм, отец также занимался буддистским просветительством. Будущий литератор учился по специальности "классическая драма" на отделении театральных искусств Университета Васэда.

Работать начал в магазине грампластинок, серьезно увлекся джазовой музыкой, затем открыл свое джаз-кафе "Питер Кэт" в Токио (в настоящее время по соседству с ним в токийском районе Сэндагая открылось так называемое мураками-кафе, посетителям которого предлагают джаз и любимые блюда литературных героев из произведений писателя). В кафе Мураками и начал писать. Говорит, будто понял, что может это делать, во время бейсбольного матча. Первый же роман "Слушай песню ветра" в 1973 году разошелся тиражом 150 тысяч экземпляров, а автор получил за него престижную премию "Гундзо синдзин-се" (присуждается за литературный дебют).

С тех пор написал десяток романов и столько же сборников рассказов, которые принесли ему массу премий и бешеную популярность — в общей сложности его книги переведены на 50 языков, а некоторые из них еще и экранизированы. В 1991-м перебрался из Японии в США, где получил адъюнкт-профессора Принстонского университета. Сейчас работает, по собственному выражению, над "гигантским романом, который бы поглотил хаос мира и ясно показал направление его развития". Уверяет, что его вдохновляет пример Достоевского, который, постарев, написал "Братьев Карамазовых".

Женат на однокласснице Еко. Детей нет. Увлекается марафоном и триатлоном, участвовал в забегах на сверхмарафонские дистанции.