Фестиваль кино
Фото: outnow.ch
Нанни Моретти — самый титулованный и авторитетный режиссер Италии последних тридцати лет — впервые приехал в Россию, чтобы представить в Москве в кинотеатре "Пионер" и в Петербурге в открытой киностудии "Лендок" свою персональную ретроспективу. О ней, названной "Я — Нанни Моретти", рассказывает АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Слово "я" здесь ключевое. Этот режиссер-актер-сценарист-продюсер — редкий образец стопроцентного "тотального автора" в современном индустриальном кино. Моретти до сих пор гордится тем, что не учился в киношколе, не был ничьим ассистентом на съемочной площадке, а полнометражный дебют снял любительской камерой Super 8, которую купил у туристов на площади Святого Петра, продав коллекцию марок и добавив кое-что из актерских гонораров.
Моретти-режиссер дебютировал в середине 1970-х, когда в итальянском кино был позади пассионарный взрыв, а новое поколение пришедших в кино страдало комплексами и ущербностью. Его причислили к плеяде "новых итальянских комиков", таких как Массимо Троизи и Роберто Бениньи, но очень скоро Моретти отделился от них. Он один сумел облечь состояние аутсайдера, опоздавшего на поезд истории, в общечеловеческую драму, в тихий апокалипсис свершившейся катастрофы.
Моретти характеризует свое поколение как "выкидышей" 1968 года. Уже в ранних картинах "Я самодостаточен" и "Это бобма" (Ecce Bombo, анархистский парафраз евангельского Ecce Homo) сформировался центральный персонаж его кинематографа. Это сыгранный самим режиссером Микеле — его родной целлулоидный брат. Красивый, высокого роста и хорошего сложения мужчина, Микеле всегда одинок, он отъявленный нарцисс и невротик, его голос то и дело сбивается на фальцет, а лицо, особенно в диалогах с женщинами, искажается дурашливыми гримасами.
В "Бьянке" Микеле становится учителем математики в либеральном колледже имени Мэрилин Монро: ученики здесь пользуются абсолютной свободой, а затравленные учителя подвергаются осмотрам психиатров. Неспроста. По крайней мере у Микеле явно не все дома. Он часами разглядывает из окна туфли прохожих, пытаясь таким способом проникнуть в их души. Попадая в новую квартиру, опрыскивает ванну алкоголем и поджигает. В конечном счете тихий и робкий Микеле начинает совершать преступления, которые должны "навести порядок".
Фильм "Месса окончена" — еще одно усилие Моретти в поисках справедливости и порядка в мире. Героя уже зовут не Микеле, и он получает новую экспериментальную площадку — церковный приход на окраине Рима. Отец Джулио, облаченный в сутану, остается все тем же альтер эго режиссера, только умудренного более длительным и горьким опытом. Он готов в любой момент послать подальше подобающий сану этикет и взорваться непредсказуемыми движениями или словами. Он бесстрашно осаживает хама, рискуя быть утопленным в фонтане, отвешивает оплеуху сестре, намеренной делать аборт, и, не выдержав занудства одного из подопечных, бросается на футбольное поле и яростно бьет по мячу. В финале, отслужив последнюю мессу, отец Джулио объявляет о том, что покидает приход, не чувствуя себя более способным нести мир в души.
Убежденный левак, режиссер в то же время полон скептицизма в отношении левой идеи переустройства мира. В сатирическом фильме "Красный штрафной" Микеле--Моретти возвращается в образе функционера Компартии и члена ватерпольной команды, страдающего от амнезии после автомобильной аварии. Режиссер анализирует кризис коммунистического движения ("Апрель") и рисует саркастический образ Сильвио Берлускони ("Кайман"). Это ничуть не мешает интимности кинематографа Моретти. "Дорогой дневник" (приз за режиссуру в Канне) апеллирует к глубоко личным фобиям, но картина в такой же мере обращена к политической ситуации, состоянию итальянского кино и памяти Пазолини. Восхитительно пластичный и раскованный, "Дорогой дневник" демонстрирует Моретти во всем блеске его странностей и причуд.
Мелодрама "Комната сына", награжденная в Канне Золотой пальмовой ветвью, сделала Моретти национальным героем и в какой-то степени примирила его с ненавистным мейнстримом. В чудесной семье врача-психоаналитика (в его роли сам Моретти) погибает младший из двоих детей. Родители и старшая сестра обвиняют себя, друг друга, семья оказывается на грани развала. Дело спасает подружка погибшего мальчика, которая не знала о трагедии, а появившись, поворачивает его близких от культа мертвых к заботе о живых.
Картина Моретти "У нас есть папа!" собрала в итальянских кинотеатрах почти $2 млн за первый уикенд. Роль новоизбранного папы исполняет ветеран Мишель Пикколи. Его герой, выйдя на балкон для представления, вдруг испытывает паническую атаку и с криком убегает. Кардиналы вынуждены обратиться к психоаналитику, которого, естественно, играет сам Моретти. Папа-дезертир бродит по улицам Рима, общаясь с местным населением, а психоаналитик устраивает для запертых в Ватикане иерархов волейбольный матч. По существу, перед нами парафраз фильма "Месса окончена": священнослужитель, будучи нормальным человеком, а не функционером, не считает себя достойным своего сана.
Моретти показывает общество с его институциями и ритуалами как собрание отдельных людей, каждый из которых несовершенен и в конечном счете одинок перед лицом старости и смерти. Эту тему на более личном материале продолжает "Моя мама" — история о женщине-режиссере по имени Маргарита (Маргерита Буй), у которой умирает мать, в то время как она пытается закончить свой фильм о восстании на заводе. Все как-то не клеится. Главный актер, зазнавшаяся третьесортная звезда (Джон Туртурро), врет, что снимался у Кубрика, и не может выучить ни одной строчки сценария. У брата (Нанни Моретти) проблемы с работой. Мать, благообразная старушка, бывшая преподавательница латыни, в больнице и скоро умрет.
Моретти сталкивает людей с неизбежностью — будь то смерть сына, матери или непосильная ответственность понтифика,— а дальше просто наблюдает за тем, как преображается их мир, как искрится на экране скорбь, как привычное приобретает новые значения. Моретти по-прежнему остается комедиографом, но комическое окрашивается в серые цвета боли. Это кино можно было бы обвинить в излишней мелодраматичности, если бы Моретти не настолько виртуозно изучил чувство неизбежности, его парализующий механизм. Мать умирает тихо и без боли, постепенно забывая латинскую грамматику, и утрата языка (еще одна из важнейших для Моретти тем) оказывается здесь метафорой всех неизбежных утрат.