Всплеск общественной дискуссии о крепнущей отечественной цензуре в очередной раз напоминает: у черносотенцев и большевиков одна общая черта — неспособность к диалогу
Русская полемика любит крайности и дышит непримиримостью
Фото: Валерий Мельников, Коммерсантъ
Сегодня мне приснилось, что я — друг цензуры. Вместе с властью, телевизором и вечным покоем. Я иду в Кремль и требую запретить все и всех подряд. О, это так актуально! Запретить культуру и всякие другие плюрализмы... Жить на монорельсе... Исключительно на монорельсе... А в Кремле смеются: что с тобой? ты же всю жизнь вроде был против цензуры... Черт знает что может присниться в полярную зиму!
Полярная зима любит полярные крайности. Одни становятся черносотенцами, другие — большевиками. Польза от обеих партий лишь в том, что Россия становится полигоном дьявольских испытаний, приятных исключительно в качестве литературного триллера. Когда ты дышишь ненавистью и непримиримостью взглядов, вонь изо рта становится невыносимой. Сначала воняла одна телевизионная крайность, теперь одна вонь подтолкнула другую. Я по-прежнему выбираю вторую вонь, но все с меньшей уверенностью в своем выборе.
У нас обожают пьяные разборки.
Философ Василий Розанов доставал своими вопросами литературного критика Николая Страхова. Какую эпитафию на могиле желали бы? "Я хотел быть трезвым среди пьяных",— сказал Страхов и все проиграл. Кто его знает? Кому нужен этот толковый друг Льва Толстого? Другое дело Чернышевский или Константин Леонтьев. Ну эти тоже только для затравки. А так широкая душа требует Ивана Грозного, Сталина, Берию, а другая душа-буревестник, изнывая, опять и опять мечтает о кровавой революции, новой люстрации и страшном Гаагском суде.
Пастернак отговаривал близких людей от эмиграции. Здесь можно всю дрянь свалить на режим, а там на кого свалишь? — вот в чем вопрос. Но дрянью можно постоянно подпитываться и даже полноценно питаться.
Паническая неопределенность нарисовалась в подпольном воздухе. Только ли власть виновата? Вы что! Конечно, только власть! А народ? Не смейте трогать бедный народ! А когда вдруг народ проявит победные чувства, проголосует не за того и объявит, что Сталин был гением, тогда на горизонте возникает стадо быдла, оно заполняет округу. Но выборы удаляются, победы остаются позади, грядут новые испытания — опять небо проясняется, уже не стадо, а плакальщики стоят в лаптях. Пора освобождать их от гнета власти! Но вот накатят новые выборы, новые памятники вырастут, и опять стадо быдла появится на пыльном горизонте.
Вечный русский вопрос: какого черта встал Шаляпин на колени перед Николаем Кровавым, инициатором Кровавого воскресенья? Не хотел стоять свечой на сцене, когда упал в царские ноги хор? А ты, друг, постой, прояви мужество, постой на морозе этой полярной сцены, а мы на тебя в бинокли с галерки посмотрим и посмеемся под твоими отмороженными ушами. Посмотрим мы на тебя с гримасой и из нашего прекрасного далека, от Лондона до Таллина, пригвоздим, учреждая третий съезд большевиков.
Шаляпин бежит из России. Его ненавидит Маяковский и все остальные певцы новой власти. Но кому эти певцы нужны теперь со своим агитпропом?
Одни говорят, у нас нет цензуры. Другие — есть, но она в камуфляже. Модный прикид. Другой прикид — в рясе. И в этих обоих модных прикидах цензура у нас крепчает. А вот в Северной Корее вообще ее нет. Все счастливы. Через крепчающую цензуру мы уверенно придем в царство свободы от всякой цензуры. Жаль только, что фильм Манского о празднике солнца в Корее запрещает наш камуфляж. Это же фильм о счастье людей в минимализме потребностей и высшей лиге мировой изоляции.
И если ты в Северной Корее придешь к их собственному Мединскому и скажешь: "Дай мне деньги на фильм против вождей КНДР", что сделает министр? Даст или откажет?
А если в совсем другой стране ты придешь к достойным людям и скажешь: хочу сделать фильм о плохом арабе, который пристает к моей дочке, эти государственные люди Франции или Германии дадут тебе на это деньги?
Но у наших мелких бесов мозгов ноль, только вонь изо рта.
Пастернак отговаривал близких людей от эмиграции. Здесь можно всю дрянь свалить на режим, а там на кого свалишь? — вот в чем вопрос
Наконец, деятели культуры придут к самому мелкому бесу, а он прикинется красоткой или дурнушкой-журналисткой, и скажут кинематографисты, можно сделать фильм о том, как вы все мелкие бесы летите в пропасть?
Мелкий бес скажет: делайте пожалуйста! Я против цензуры! Но имейте в виду, что вы говеные сторонники Николая Кровавого!
Ну да: как узнать мелкого беса? Он неспособен к диалогу. У него/нее зрачки черно-багровые и зубы стиснуты в бою.
Надо давно перестать удивляться тому, что происходит на твоих глазах. Оно уже давно происходит. Я как-то понял, что в стране блинчиков сырники не в почете, но если ты отказываешься от блинчиков и требуешь проклятые всеми сырники, ты предатель блинчиков и враг повара. Вкусы меняются. Здесь надо ехать или за устрицами, или идти на компромисс со своей сырниковой сущностью. Или — или, как сказал забытый всуе датский философ в 2012 году или на 150 лет раньше.
Крайности черносотенцев и большевиков состоят из мелких бесов с их опасными достижениями в области радикализма. Ты царь — живи один. Ты Шаляпин — живи один. Ты им, мелким бесам обоих крайностей, подсуден только по их мелкой мерке. Но от плевка до выстрелов — один шаг.