Россия готова к «реальной политике» в отношениях с США после выборов президента, несмотря на «оскорбления» в адрес российского руководства в ходе избирательной кампании. Об этом в интервью The Financial Times заявил экс-глава администрации президента Сергей Иванов. Он отметил, что «нужно подождать еще пару недель, нам просто нужно быть терпеливыми». О взаимоотношениях Белого дома и Кремля рассуждает обозреватель «Коммерсантъ FM» Станислав Кучер.
Фото: Коммерсантъ / Сергей Киселев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
Привет, друзья! Это моя первая после более чем трехлетнего перерыва реплика в эфире «Коммерсантъ FM». Для начала поделюсь с вами тем, что меня в эти дни радует и о том, что больше всего беспокоит.
Радует то, что в «Гоголь-центре» с бешеным успехом идет «Кафка» Кирилла Серебренникова, что по ТНТ показали беспощадный фильм Владимира Мирзоева «Ее звали Муму» — про ту самую девушку, которая по заданию спецслужб спала с известными оппозиционерами. А еще — что моя четырехлетняя дочка просит спеть ей на ночь «Шаланды полные кефали», а старшая, девятилетняя, читает больше всех в своем классе. Меня многое радует в этом мире, а беспокоит больше всего одно: мир способен в одночасье измениться настолько, что все, что меня радует, вообще перестанет существовать в прежнем виде.
Осенью 2013-го я предупреждал, что резкое похолодание российско-украинских отношений рискует обернуться трагическим для миллионов человеческих судеб и в Украине, и в России разводом. «Не сгущай краски! — снисходительно улыбались приятели-политологи. — Это все большая политическая игра, не более. Развод с мордобоем не нужны никому — ни Москве, ни Киеву».
Сейчас нечто похожее происходит на куда более серьезном уровне. Впервые за полвека со времен Карибского кризиса Москва и Вашингтон оказались в ситуации почти полной потери контроля за ими же созданным конфликтом. Продолжая аналогию с домашней ссорой, — в том коммуникативно-психологическом тупике, когда любой крик, а тем более удар кулаком по столу может заставить висящее на стене ружье упасть и выстрелить. Потому что курок взведен, предохранитель снят, а ствол заряжен и висит на соплях. Может, пуля угодит в потолок и собьет штукатурку, а может, попадет кому-то в ногу. Результат непредсказуем, но вероятность бытового насилия высока, как никогда.
Сергей Довлатов однажды сделал меткое сексистское наблюдение: «В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы, ты взываешь к логике и здравому смыслу и неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса». В роли именно такой дамы Вашингтон видит сейчас Москву, а Москва — Вашингтон. Стороны вообще перестали слышать друг друга. Можно рассуждать о том, что антиамериканская риторика Кремля и эксплуатация темы «Россия в кольце врагов» — не более чем инструмент внутренней политики. Можно надеяться, что антипутинская риторика Белого дома — не более чем аргумент в предвыборной кампании. Но по развитию событий в Сирии совершенно очевидно, что эта риторика материализуется.
Когда случился Карибский кризис, а потом Вьетнам, люди и в Америке, и в Советском союзе боялись войны, потому что помнили Вторую мировую и знали: война возможна. Сейчас большую войну никто не помнит — ни правители, ни народы. Вероятность новой никто не воспринимает всерьез. Ружье может выстрелить в любой момент — но всем, мягко говоря, все равно. Реальный мир превратился в продолжение компьютерных стрелялок, смерть стала виртуальной, а кадры стертого с лица земли Алеппо или похорон «Моторолы» скорее возбуждают и мотивируют, чем пугают. Тезис «хочешь мира — готовься к войне» снова признается аксиомой по обе стороны океана. В нашем отечестве общественное сознание милитаризовано настолько, что фраза «можем повторить» пробуждает романтические фантазии у правнуков тех, кто в 45-м вернулся с фронта живым и повторял, как мантру, «Лишь бы не было войны».
Потом это «Лишь бы не было…» превратилось в клише, которое с детства казалось мне истерично-сентиментальным, исполненным какого-то фальшивого пионерского пафоса. Осенью 2016-го я ловлю себя на мысли, что теперь мне так не кажется.