 |
Немного напоминало День Победы в парке Горького.
То есть вырисовывалась до противности положительная картина. Люди пришли приобщаться к искусству. Понятно, что пришли не по лишнему билетику, но понятно и то, что никто их силком не тянул. Вот не захотела железная Хакамада прийти и не пришла, как об этом горестно шушукались за кулисами.
 |
Поразительно, но спектакль не изменился, наплевав на то, что изменилось все вокруг. Разве что четвертая уже Кончита раздевается куда увереннее первой. А все, что помнится с премьеры,— на месте: от невыносимо шумной электрической музыки, которая теперь общедоступна, до настоящего актерского драйва, которого на других спектаклях-пенсионерах теперь не наблюдается.
То, что казалось глупостью на премьере, так и кажется глупостью, то, что трогало, так и трогает. И даже юбилей не сильно подгадил. Конечно, еще больше добавил пафоса и еще меньше оставил иронии, но так бывает и на рядовых спектаклях, смотря куда поведет. А тут еще сцене изрядно помог зал, который сам дрожал от волнения.
 |
В зале сидели люди самых разных возрастов, но все же по большей части не дети. Те, кто правдами и неправдами, за деньги у "жучков", по комсомольской, по партийной линии, по блату, по артистическому знакомству пришел сюда в конце прошлого века. Все они настороженно ожидали начала, и настороженность их была понятна, потому что "Юнону и Авось" все равно не удастся посмотреть просто как спектакль. Можно любить или не любить свою юность, но нельзя быть к ней равнодушным. И каждый сидевший в зале непременно вспоминал о том, как, когда и в паре с кем явился на "Юнону и Авось" — двадцать, пятнадцать или десять лет назад. И какие ближайшие и отдаленные последствия это имело.
Я думаю, что все хотели этого ощущения и все его боялись. Придя в "Ленком", они слишком доверились захаровским артистам — расплата могла быть жестокой. Могло ведь и не понравиться. И тогда предстояло решить, что раньше, когда ты не был еще таким важным, таким усталым и вообще такой одиозной личностью, ты был лучше и чище, и чутче и острее понимал, и слезы были прозрачнее и ближе. Или еще хуже — обидеться насмерть на актеров, которые обрюзгли, растеряли и не сохранили.
 |
В свое время его готовили как старт Гагарина. Театр собрал все самое лучшее и все самое авангардное, что было на тот момент,— стихи Андрея Вознесенского, только что достигшего вершин популярности с "Миллионом алых роз"; музыку Алексея Рыбникова, еще не зазвучавшую по всем экранам; танцы в постановке Владимира Васильева, еще остававшегося великим танцором и многообещающим хореографом; сценографию Олега Шейнциса, еще не растащенную по всем подмосткам СССР; режиссуру Марка Захарова, еще не занявшего и не потерявшего места в президентском совете; и актеров, еще не поселившихся в телевизоре.
Премьеру музыки тогда устроили в церкви в Филях, а потом освященные иконы расставляли на актерских столиках. Но благословение пришлось получать не от патриархии, как сейчас бы, а от горкома. Сходя в гроб, горком благословил, а впереди ожидались Ю. В. Андропов, К. У. Черненко, Михаил Сергеевич и Борис Ельцин. Страшно подумать, сколько всего произошло, а "Юнону" все себе играли и играли.
Критики больше не ходили на спектакль, разве что водили провинциальных знакомых или родственников, но когда случайно попадали, могли заметить, что в драматическом театре по-прежнему на высоком уровне пластика и на таком же — вокал. Но статей больше про это не писали. Благо Захаров с завидной аккуратностью каждый сезон выпускал новый хит. Должно было пройти двадцать лет, чтобы о "Юноне и Авось" снова можно было прочесть не на фанатских сайтах в интернете, а в газетах и журналах.
Повод и в самом деле редкий. Театральное искусство — вещь скоропортящаяся. Громкие когда-то премьеры догнивают на выездах и заменах. От былых хитов остались только записи "Театра у микрофона". Но не в этом дело и не затем пришли люди на восьмисотый спектакль, чтобы так просто на него смотреть. Не тут-то было. Не потому пришел Клебанов, что будет Швыдкой, не потому явился Авен, что пришел Янковский. И не потому не пришла Хакамада, что Путин вместо себя послал в театр почетную грамоту.
АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ
 |
|
