"Ни один частный человек не может сейчас содержать такую коллекцию"

22 октября в Париже в залах Fondation Louis Vuitton будет выставлена легендарная художественная коллекция, которую Сергей Щукин, русский промышленник, богач и любитель искусства, собирал во Франции для России с 1889 по 1916 год. Корреспондент "Власти" Алексей Тарханов встретился в Париже с внуком и биографом Сергея Щукина Андре-Марком Делок-Фурко, ставшим одним из вдохновителей выставки.

К 1918 году в особняке Щукина на Знаменке было 256 полотен, среди них 38 Матиссов, 50 Пикассо, 13 Моне, 18 Деренов, 16 Гогенов, не считая прочих Сезаннов, Ван-Гогов, Марке и Ренуаров. Другой такой в мире не было и нет. После большевистского переворота картины сначала оставили в бывшем щукинском особняке в Знаменском переулке, а потом увезли в отобранный у другого богача-коллекционера — Ивана Морозова — дом, где был открыт Государственный музей нового западного искусства (ГМНЗИ).

В 1948 году по личному указанию Сталина музей закрыли, часть экспонатов решили спрятать в запасники, часть — уничтожить. Многие картины спасли музейщики, но обе коллекции — Щукина и Морозова — были разделены между двумя главными музеями: ГМИИ имени Пушкина и Эрмитажем. С тех пор вместе их в России не видели, а после того, как бывший директор Пушкинского музея Ирина Антонова попыталась под предлогом восстановления ГМНЗИ отобрать эрмитажную часть, в ближайшем будущем едва ли увидят. Так что единственный шанс посмотреть коллекцию, разделенную между двумя городами,— с октября по февраль в Париже.

Сергей Иванович Щукин для нас — человек из учебника. Мало кто знает, как сложилась его жизнь. Меж тем ему повезло убежать от большевиков в 1918 году и 80 лет назад спокойно умереть в своей постели в Париже. Вы не застали своего деда, но жили в его квартире с его второй женой, вашей бабушкой Надеждой Щукиной, и его дочкой, вашей мамой Ириной Щукиной.

Когда после окончания Второй мировой войны мы вернулись в Париж из эвакуации, я оказался в квартире и в мире моего деда. Как будто бы он только что вышел на прогулку, разве что его очки не лежали на столике. Моя бабушка ничего не переменила ни в обстановке, ни в образе жизни.

Это была большая русская квартира, я бы сказал, почти коммунальная, по количеству людей, которые в ней жили. Каждую комнату занимали наши родственники — тети, племянники, внуки.

Сергея Ивановича не было, но все было так, как при нем. Квартира наша находилась в большом "османовском" доме в бывшей деревне Отей. В 1920-х годах она стала почти что русской деревней — столько здесь было русских. Церковь с батюшкой, большой магазин продуктов "Братья Сухановы", где сидели огромные толстые купцы.

На лестничной площадке дома была еще Франция, но, когда вы входили в квартиру, все менялось. Русская атмосфера. Русский язык. Русская кухарка. Конечно, не то богатство, которое было у деда с бабушкой, когда они жили в Москве, но по сравнению с общим уровнем довольно бедного послевоенного Парижа это был шик. Тогда я впервые понял: лучше жить в разорившейся семье богачей, чем в бедной семье.

Почему ваши дедушка и бабушка выбрали именно Францию, а не Германию или Англию, где тоже были большие русские белоэмигрантские колонии?

Сергей Иванович хорошо знал Францию, и его здесь хорошо знали. Его партнеры поручились за него, чтобы их с семьей пустили в страну. Помогло, конечно, что у него были деньги. После революции 1905 года он все свои личные средства перевел в Швецию, первую заграничную страну за порогом Российской Империи. Очевидно, он обладал даром предвидения не только в искусстве.

К тому же они выбирали не где будут жить, а где переждать. Переждать лучше в веселой победившей Франции, а не в голодной проигравшей Германии. Все думали, что большевики продержатся в лучшем случае несколько лет, а потом можно будет вернуться домой. Я помню рассказы бабушки: "Когда мы собирались, я говорила: это я оставляю, а это я беру с собой, может быть, будет и лето, и зима, поэтому нужно взять и летние, и зимние вещи". Они совершенно не думали, что покидают Россию навсегда.

Сожалел ли Сергей Иванович о коллекции, которую у него отобрали?

Наверное, да, хотя он сумел спасти гораздо более дорогое: родных, свою любимую последнюю дочку, которую он воспринимал как подарок Божий.

Российское прошлое в семье обсуждалось?

Никогда! По крайней мере, при мне. Я долго не знал многого о жизни Сергея Ивановича в России — ни об истории коллекции, ни о тех личных трагедиях, которые он пережил. Я не подозревал, что два моих дяди покончили с собой в молодости, что у деда была первая жена, которая умерла от горя. Все подробности мне рассказала Наташа Семенова, которая занималась историей коллекции Щукина. Моя мать мне про это никогда не рассказывала.

Когда наследники вырывают картины у музеев, они немедленно продают их, отправляют на аукцион. Мы этого никогда не хотели

Вслед за ней вы несколько раз пытались вернуть коллекцию и были готовы судиться с Советским Союзом, а потом и с Россией за наследство деда, который до революции завещал свою коллекцию Третьяковской галерее. То есть он хотел, чтобы картины оставались в публичном российском собрании. Однако в 1923 году он поменял завещание, когда работы из его коллекции пытались продать иностранцам.

Да, он изменил завещание и указал наследниками свою жену и детей. Так что, согласно его последней воле, наследниками были мы и другие его потомки. Первый иск против Советского Союза мама подала, когда была выставка Пикассо в Париже, как я помню, в 1954 году. С тех пор мы не раз пытались добиться того, что считали справедливым.

А что именно вы считали справедливым? Возвращение коллекции семье и ее передачу вам, французским гражданам?

Нет, конечно. Когда меня спрашивали об этом журналисты, я всегда отвечал: "В моей квартире негде повесить "Танец" Матисса". Ни один частный человек не может сейчас содержать такую коллекцию с такими шедеврами и такой стоимостью. Когда наследники вырывают картины у музеев, они немедленно продают их, отправляют на аукцион. Мы этого никогда не хотели. Во Франции тоже бывает национализация, однако при этом обычно обсуждают компенсацию. Об этом мы и готовы были говорить.

Вернуть коллекцию? Это полный абсурд, бред. Но журналисты всегда этим интересовались, и мне всегда было трудно им отвечать. Как ни ответишь, выглядишь странно. Если хочешь коллекцию деда назад — ты хищник, грабитель музеев. Если не хочешь — видимо, дурак.

Чего же вы в итоге добились, кроме того что накануне выставки глупцы начинают писать, что вы заманиваете картины во Францию, чтобы забрать их по суду?

Никаких новых судов быть не может. Все соглашения давно подписаны. Но я считаю, что нам не стоило молчать. Мы добились того, что о ситуации все время говорили, и теперь все знают, что это коллекция Щукина и за то, что она существует, надо быть благодарными моему деду. Теперь, по крайней мере, возле картин пишут, откуда они взялись в Москве или в Санкт-Петербурге. Отчасти — благодаря русским исследователям и музейщикам. Но и благодаря нам, семье. Если бы мы не скандалили, никто бы не говорил о Щукине.

Нынешняя выставка была вашей давней мечтой. Как же она осуществилась? И почему картины будут выставлены не в государственном, а в частном музее — Fondation Louis Vuitton?

Мы с моим соавтором Натальей Семеновой начали с Эрмитажа. Встретились с Михаилом Пиотровским, и я сказал ему: "Господин Пиотровский, я все время удивлялся, почему еще не было выставки щукинской коллекции. И вот теперь я снова об этом подумал и вдруг сообразил: это моя вина, я ничего для этого не сделал". "Я удивлен, что вы говорите об этом только сейчас,— ответил Пиотровский и добавил: — Вам не нужно меня убеждать. Мы теряем время, давайте поскорее займемся делом".

Дальше начались чудеса. Этот разговор состоялся в июне, а в сентябре все уже было решено. Я еще раз понял, каким крутым человеком был мой дед. Его имя открыло все двери. Мы получили лучшие залы Парижа и помощь фонда Louis Vuitton. Ни один из государственных музеев не мог пойти на такие затраты, на какие пошел создатель музея, глава LVMH Бернар Арно. И вот-вот выставка откроется, выйдут книги, будут сняты фильмы, о дедушке снова услышат и во Франции, и в России.

Знаете, я писал сценарии для кино. И скажу вам точно: сценарий, в котором значилась бы выставка ровно через 80 лет после смерти Щукина в изгнании и через 100 лет после того, как он получил последнее пополнение свой коллекции,— такой сценарий был бы признан любой студией слишком нереалистичным.