Этгар Керет родился 49 лет назад в пригороде Тель-Авива. Его родители родом из Польши, отец пережил холокост. Любимый старший брат живет в Таиланде и занимается общественной и политической деятельностью, которую репортеры называют "радикальной", не менее любимая сестра живет в ультраортодоксальном районе Иерусалима Меа Шеарим с 11 детьми и мужем-хасидом.
Этот специфически израильский замес в результате дает рассказы Керета. Он еще пишет сценарии, снимает кино (фильм "Медуза", который он снял вместе со своей женой, актрисой и писательницей Широй Геффен, получил в 2007 году "Золотую камеру" в Канне), но мы сейчас о рассказах. О недавно вышедшем у нас сборнике "Семь тучных лет".
Легкая, практически разговорная проза Керета может проходить по категории "не очень уже новой искренности", но совершенно ею не исчерпывается. Хотя бы потому, что автор прямо с самого начала эту откровенность дезавуирует ("Все истории делятся для меня на два типа,— пишет Керет в предисловии,— одни я любил рассказывать близким друзьям или соседям, а другими предпочитал делиться со случайными попутчиками в поездах или самолетах. Здесь собраны истории второго типа"). И, главное, потому, что к обычной для такого вида писательства самоироничной демонстрации слабого себя в этом абсурдном мире у Керета добавляется серьезная решимость как-то осмыслить эту слабость. Его рассказы — редкое место, где самокопание хоть когда-то приводит к самопониманию.
Фото: Corbis via Getty Images
Приведем длинную цитату (отличный перевод Линор Горалик дает возможность не испытывать при этом угрызений совести). "В Израиле можно целыми днями разгуливать под палящим солнцем в футболке без рукавов и чувствовать себя чистой воды гоем: немножко транса, немножко оперы, старая добрая книжка Булгакова, стакан ирландского виски. Но как только проштампуешь паспорт в польском аэропорту, как самоощущение меняется. <...> Стоит израильтянину появиться на свет, как ему начинают объяснять, что европейские события последних веков — сплошь гонения и погромы; последствия такого образования продолжают гноиться у тебя в кишках вопреки диктату здравого смысла. В поездке реальность постоянно подпитывает это неприятное ощущение. И тут не требуется ничего эдакого. Никакой казак не обязан насиловать моих мать и сестру. Достаточно любой мелочи: невинной реплики прохожего, звезды Давида и неразборчивого лозунга, намалеванных на осыпавшейся стене. Тебя начинает терзать вопрос: это правда или это фобия?"
Описанный здесь вроде бы "еврейский" по определению фокус современная политическая ситуация проделывает со многими: например, с нашими соотечественниками. Любой из нас, даже самый лощеный хипстер, какую бы музыку он ни слушал, как асимметрично ни был бы подстрижен, кроссовки какого бренда ни носил бы и каких бы воззрений ни придерживался, за границей переживает мгновения, когда он становится одним из этих "русских, у которых такой президент". И вопрос даже не в том, что мы чувствуем по этому поводу, а в том, как это чувство освоить, как сделать его частью своего "я".
В принципе, легкомысленные (вернее, легкомысленно изложенные, даже когда о страшном и о грустном) рассказы Керета представляют с собой именно это — письменную работу над своим "я". Своим "я" мужчины, отца, сына, интеллектуала, еврея, человека. Последние два определения, впрочем, практически идентичны — как это сформулировано в знаменитом эссе Бориса Парамонова "Портрет еврея": "Еврейство — проблема антропологическая по преимуществу, а не национальная, не социальная и не историческая — можно сказать, что это единственно значимая антропологическая проблема. Еврей антропологически репрезентативен. Еврейство — автопортрет человечества. Нельзя сказать: я люблю или не люблю еврея, как нельзя сказать: я люблю людей или не люблю их".
Проза Керета как будто раскрывает это утверждение. Он пишет, безусловно, о еврее. Еще более безусловно — о человеке вообще.
Этгар Керет. Семь тучных лет. М.: Фантом Пресс, 2016. Пер. Л. Горалик