Театр сатиры показал пьесу английского классика Джона Пристли "Время и семья Конвей". Зрителю постановка Владимира Иванова запомнится как самый несмешной спектакль в репертуаре популярного театра.
Александр Ширвиндт все-таки сущий мистификатор. Он даже шутит-то в последнее время с таким выражением лица, как будто советские некрологи читает. Так и в подведомственном театре: не поймешь, чего он хочет на самом деле. Зрители тоже в некоторой растерянности. На премьере пьесы Пристли половина кресел зеленеет пустотами, а в тех, что заняты, пришедшие культурно отдохнуть люди сидят с какими-то обиженными, полусонными лицами. Похоже, господин Ширвиндт вдруг решил подвергнуть испытанию верную публику "Сатиры". Хватит, мол, повеселились — и будет. Пора о вечном задуматься и вспомнить об азах великой школы.
Это, согласитесь, не шутки и даже не художественная программа, а высшая педагогика. Поэтому для постановки серьезной пьесы "Время и семья Конвей" приглашается уважаемый педагог и честный режиссер Владимир Иванов. Знаменитая пьеса Пристли — сущий клад для учебного спектакля в театральном вузе. Действие происходит в доме миссис Конвей и шестерых ее детей. Завязка — семейная вечеринка вскоре после первой мировой войны: дети строят планы на будущее, разыгрывают для гостей шарады, завязывают романы. Потом действие переносится на двадцать лет вперед, и выясняется, что благополучная некогда семья распалась: надежды разбиты, одна из дочерей умерла, остальные несчастливы, семейное гнездо предстоит продать за долги. И вообще — скоро опять мировая война. Но затем время возвращается назад, и зритель видит все ту же давнюю, милую семейную вечеринку, но уже глазами мудрого и мрачного провидца.
Вот вам и заданные пьесой важнейшие упражнения: на изображение возраста и смену грима. Прибавьте сюда хорошие диалоги и добротно прописанные роли. Здесь есть где себя показать. Режиссер, очевидно, велит актерам испытывать гаммы разных состояний, последовательно тянуть нити "образов", не лениться, строить взаимоотношения, отыгрывать все реакции и выходить в двери так, чтобы зритель непременно верил, что за ними — соседняя комната. В семье Конвей время скачет себе туда-сюда, а вот сцена Театра сатиры оказалась погруженной в какое-то безвременье посконного театрального букваря. Спектакль похож на длинный скучный экзамен, ни с того ни с сего учиненный части труппы на глазах у изумленной публики. Актеры сдают его, как обычно бывает на экзаменах,— кто-то на "тройку", кто-то на "пятерку". Отчислять вроде бы никого не надо, и на том спасибо. А молодой актер Борис Тенин в роли дельца Биверса — просто открытие спектакля и надежда труппы.
И все-таки слышна во время театрального разъезда немая мольба публики (и критик тут с ней заодно): ой, зря это, лучше верните все поскорее назад! Мы хотим опять пани Монику, дай ей Бог здоровья до ста лет, хотим Михал Михалыча, музыки и танцев, секретарш и священных чудовищ, любящих женщин и бешеных денег, хотим Веру Кузьминичну Васильеву, пана Директора, наконец, тоже хотим! С ними уютнее и как-то целесообразнее. А мы уж тогда — рты на замок, честное пионерское, ни слова дурного не молвим, ни строчки яда не выдавим. Но поздно. Ничего не вернется. Александр Ширвиндт приучает нас к тому, что время неумолимо, оно все разрушает, всех ссорит и делает несчастными, на месте былых пирушек оставляет пустыню. Мы еще вспомним добрым словом то, что снисходительно поругивали. Собственно, в том числе и об этом написана кажущаяся сегодня старомодной пьеса Джона Пристли.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ
Следующий спектакль — завтра, 22 января.