Режиссер Ростислав Горяев 1966 год Кино о гражданской войне в Испании
"Расскажите о них, // По-испански не знавших ни слова // Сначала; неумелых, с трудом постигавших искусство // войны — // Сначала: // как стрелять, как в атаку ходить, как отступать, // Как убивать, как смотреть на убийство — // Сначала, // Расскажите, что были наивны, // Что не сразу привыкли к грубым лицам и резкому тону // команд. // Расскажите, как они молоды были; // Изможденные — в окопах, // Убитые — под оливой на склоне холма. // Все молодые: в бреду, в лихорадке, // Ослепшие — в госпиталях. Все молодые" (Женевьева Таггард)
"Этой ночью мертвые спят в холодной земле в Испании. Снег метет по оливковым рощам, забивается между корнями деревьев. Снег заносит холмики с дощечкой вместо надгробья. (Там, где успели поставить дощечки.) <...> Весной мертвые почувствуют, что земля оживает. Потому что наши мертвые стали частицей испанской земли, а испанская земля никогда не умрет" (Эрнест Хемингуэй)
Эти строки написаны американцами и посвящены памяти американцев — бойцов интернационального батальона имени Авраама Линкольна, павших в обреченной борьбе за Испанскую республику (1936-1939), атакованную мятежниками Франко, Гитлером и Муссолини, преданную западными демократиями. Но кто бы ни писал о той войне, определять национальность автора — дело безнадежное. Одни и те же слова, образы, одни и те же бесспорные и выстраданные истины, от частого повторения вроде бы и утрачивающие смысл.
Для советских людей рассказ об Испании изначально был окрашен "американским акцентом", ассоциировался с интонациями ("Пятая колонна", "Ночь перед боем", "По ком звонит колокол") Хемингуэя. Оригинальному отечественному голосу Михаила Кольцова ("Испанский дневник") не повезло: автора расстреляли, текст надолго забыли. Жан Грива, латышский комсомолец-подпольщик, боец интербригад, узник французских концлагерей, герой обороны (1941) Риги и Ленинграда, в новелле "Ноктюрн" тоже "подцепил Хемингуэя":
— Вы кто такой?
— Латыш.
— Латыш?
— Из Советского Союза.
Отец откинулся на спинку стула, некоторое время пристально разглядывал меня, потом спросил:
— Не врете?
— Нисколько.
— На вас вся надежда, только на вас! <...>
Отец принес третью бутылку вина. Мы распили ее. У меня закружилась голова. Когда хозяин собрался идти за четвертой, я взмолился:
— Может, хватит?
Ростислав Горяев, театральный режиссер и автор пригоршни скромно оригинальных фильмов ("24-25 не возвращается", 1968; "Качели", 1970), экранизируя "Ноктюрн", отступился от милой ему "новой волны", тоже "включил Хемингуэя". Да и как его не включить, если Хемингуэй говорил не столько о войне, сколько о самой простой из простейших вещей на земле — о встрече на войне мужчины и женщины. "Ноктюрн" обнаженно прост. Агония республики свела на одну ночь латыша Жоржа и француженку Иветту. Вторая мировая воссоединила их во французском Сопротивлении и разлучила навсегда: не было в советском кино гибели страшнее, чем гибель Иветты.
Его играл Гунар Цилинский, ее — польская звезда, застенчиво сексуальная женщина-девочка Пола Ракса. Но национальность героев и актеров — чистая условность. В интербригадах у всех была одна национальность: антифашист.
Интонация Хемингуэя идеально совпала с интонацией самой войны: самой простой, самой честной войны на земле. Не первой войны с фашизмом, но первой антифашистской войны. Войны интеллигенции против варварства, поэтов против убийц Гарсиа Лорки. Культура впервые ответила ударом на удар: такого количества художников, как в армии республики (и на ее стороне), не знала ни одна армия мира: Эрнст Буш, Йорис Ивенс, Роберт Капа, Артур Кестлер, Андре Мальро, Уистен Хью Оден, Джордж Оруэлл, Людвиг Ренн, Поль Робсон, Давид Альфаро Сикейрос, Лэнгстон Хьюз. Вирджиния Вулф вопрошала небытие о своем погибшем в Испании племяннике — поэте Джулиане Белле: "Какое чувство он испытывал к Испании? Что заставило его почувствовать: необходимость уйти? Что заставило его сделать это?"
Все очень просто. Война вызвала у антифашистов мира странное облегчение, подобное тому, что вызывает гроза, слишком долго собиравшаяся, но никак не разражавшаяся, отчего воздух становится невыносимо удушливым. Фашисты первыми нанесли удар в Европе — тем лучше: кончено томительное ожидание. Символическая ценность участия в войне сорока тысяч интернационалистов была неизмеримо выше стратегической. Французы и британцы искупали подлость своих правительств, объявивших о "невмешательстве". Немцы переигрывали сражение, проигранное на родине,— их терзал стыд за то, что они сдали Германию нацистам без единого выстрела. Советские советники, танкисты и летчики подсознательно искали счастливую возможность — если умереть, то в бою, а не в подвалах НКВД. Все вместе они придали войне уникальный характер — нравственный.
Странное дело. СССР мог бы говорить об Испании с чистой совестью: только он и Мексика реально помогали борьбе республиканцев. Мог, но не говорил. Да, выходили мемуары вроде сборников "Ленинградцы в Испании"; "испанские дети", эвакуированные в СССР, были не только государственным, но и человечным фетишем; лозунгу "но пасаран" учили в школе. Но романов и фильмов о войне почти не было.
Испанскую тему в кино открыл фильм "Они не пройдут" (1965) по повести "Товарищ Ганс" Александра Рекемчука: австрийский эмигрант, не без труда ставший герою не отчимом, но настоящим отцом, воевал в интербригадах. "Ноктюрн" тему подхватил. Но, что характерно, "Они не пройдут" поставил восточногерманский режиссер Зигфрид Кюн. "Ноктюрн" — фильм Рижской киностудии по латышскому роману. Теме словно отвели некое гетто, выделили лимит в национальных кинематографиях или совместных с другими странами постановках. Фильм Кюна был уникален еще и тем, что говорил без околичностей о терроре 1937 года. Испанская тема как бы уравнивалась с лагерной. В ней тоже было что-то неудобное, неуместное. Ее передоверяли иностранным или полуиностранным товарищам, словно отстраняясь от нее. Это был, пожалуй, один из самых глупых промахов советской культуры. Ведь в мире фильмы об Испании можно было пересчитать по пальцам. И в том самом 1966-м году, когда Горяев снял "Ноктюрн", справедливо ходивший тогда в эстетических и моральных пророках Ален Рене снял фильм об испанском подпольщике под красноречивым названием "Война окончена". Пожалуй, он был прав: неловкость испанской темы объяснялась прежде всего тем, что ее участники упорно отказывались признать свое поражение. Такие упрямцы ни в одном государстве не могут прийтись ко двору.
1966 год
Фото: GettyImages.ru
Фото: РИА Новости
Фото: ТАСС
Фото: DIOMEDIA / Entertainment pictures
Великий сомнамбулический гимн непознаваемости бытия навеян новеллой Хулио Кортасара "Слюни дьявола", но снят в декорациях свингующего Лондона.
"Фотоувеличение" (Микеланджело Антониони, Великобритания)
"Подпольное кино" вырывается в широкий прокат: будничные дрязги богемных подонков на полиэкране захватывают почище любого триллера.
"Девушки из "Челси"" (Энди Уорхол, Пол Моррисси, США)
"Броненосец "Потемкин"" эпохи национально-освободительных войн. Историю борьбы и поражения городской герильи реконструируют ее участники. Фильм стал в военных академиях мира пособием по партизанской и антипартизанской борьбе.
"Битва за Алжир" (Джилло Понтекорво, Алжир--Италия)
Первая и последняя историческая трагедия в истории советского и русского кино. Отныне Древняя Русь воспринимается в мире исключительно через призму этого фильма.
"Андрей Рублев" (Андрей Тарковский, СССР)
Расцвет кинематографа Пражской весны. Феминоанархистский сюрреализм Хитиловой и лукавая горечь рассказанной Менцелем истории возмужания и гибели мальчишки в годы оккупации.
"Маргаритки" (Вера Хитилова, Чехословакия)
"Поезда под пристальным наблюдением" (Иржи Менцель, Чехословакия)
Кульминация советской "новой волны", похороны оптимизма оттепели. Жизнь "прогрессивной молодежи" если не пуста, то состоит из ежедневных предательств.
"Долгая счастливая жизнь" (Геннадий Шпаликов, СССР)
"Июльский дождь" (Марлен Хуциев, СССР)
Наглая красота и честная простота 102-минутного "ролика", рекламирующего любовь, заставила человечество поверить на время просмотра в реальность глянцевой романтики.
"Мужчина и женщина" (Клод Лелуш, Франция)
Кино о гражданской войне в Испании
Направление
Испанская тема в советском кино так и не вырвалась из отведенного ей гетто. Эмиль Лотяну ("Это мгновение", 1968) аранжировал в духе "новой волны" историю гибели за Испанию бессарабского бродяги. В замечательном фильме "Псевдоним: Лукач" (1976) греческий политэмигрант Манос Захариас поведал историю гибели венгерского писателя Мате Залки, командовавшего XII интербригадой. Еще один эмигрант — Владимир Павлович — со всей мощью югославского темперамента переложил трагедию интербригад на язык кабаре ("Бархатный сезон", 1978). Среди мэтров советского кино один лишь Иосиф Хейфиц посвятил Испании часть героического живописания судьбы советской коминтерновки ("Салют, Мария!", 1970). Эрик Лацис попробовал использовать благодатнейший испанский материал в жанре шпионского триллера в экранизации романа Юлиана Семенова "Испанский вариант" (1980). Вот и все.
