Кинофестиваль в Локарно, один из трех старейших в Европе, в этом году прошел в 69-й раз. Его главная аттракция — вечерние показы под открытым небом в сердце небольшого тичинского города, на старинной Пьяцца Гранде. Площадь вмещает до десяти тысяч зрителей, но из соображений безопасности их число ограничивают восемью.
Фото: Festival del film Locarno
Фото: Festival del film Locarno
Фото: Festival del film Locarno
Фото: Festival del film Locarno
Каждый вечер на Пьяцца Гранде разыгрывалось эффектное шоу. Фильмы представляли прославленные режиссеры и актеры — Кен Лоуч и Алехандро Ходоровски, Джейн Биркин и Стефания Сандрелли, Билл Пуллман и Барбара Зукова. От имени фестиваля за вклад в кинематограф Изабель Юппер награждала Харви Кейтеля, а Дарио Ардженто — Марио Адорфа. Кадры из фильмов с их участием проецировались прямо на фасады старых домов: такой романтической атмосферы нет, наверное, ни на одном другом киносмотре мира.
В этом году фестивалю почти не навредил его главный враг — проливной дождь. Но бывает, что по закону подлости после безупречно солнечного дня он начинает хлестать ровно с половины десятого вечера — времени начала просмотра. И тогда героические зрители вынуждены или мокнуть, или спасаться бегством: первое, кстати, происходит чаще, чем второе. Похоже, к следующему году, к юбилейному, 70-му фестивалю, эта проблема будет решена: в непосредственной близости от Пьяцца Гранде вовсю идет строительство большого фестивального дворца. И в случае дождя армия зрителей легко сможет перебраться из открытого кинотеатра в закрытый.
В Локарно любят кино прошлых эпох и формируют великолепные ретроспективы. В этом году вспомнили о полузабытом кинематографе первых лет существования ФРГ и показали посвященную ему ретроспективу "Любимое и отвергнутое". Когда-то даже в стерильном советском прокате крутили фильмы "Привидения в замке Шпессарт" и "Девица Розмари", разоблачавшие капитализм и одновременно очаровывавшие им, особенно невинных советских зрителей. Немцы воспринимали эти фильмы по-другому — они отражали их смятенное душевное состояние. Ядовитый климат холодной войны, комплексы вины и поражения, американизация и двойственные эффекты "экономического чуда" становятся фоном, а иногда и главным содержанием фильмов Вольфганга Штаудте, Герда Освальда, Рольфа Тиле, Бернхарда Викки и других режиссеров того периода.
В фильме "Ярмарка" Штаудте (1960) эти национальные раны хорошо различимы. В маленьком городке ставят карусель для ярмарки с аттракционами и в процессе земельных работ находят тело солдата вермахта. Символика очевидна: процветание и сопутствующая ему индустрия развлечений строятся на костях. Супружеская пара признает в погибшем своего сына-дезертира, а ретроспекция воспроизводит его трагическую судьбу: не найдя поддержки даже у собственных родителей, парень, осознавший ужас войны и порочность нацизма, стреляется.
Уроки развития немецкого кино, преподанные в Локарно, доказывают, что накопление художественной энергии — процесс более загадочный и в то же время более закономерный, чем можно предположить
"Йонас" Оттомара Домника (1957) тоже содержит ретроспекцию, объясняющую манию преследования, которой охвачен главный герой. Взамен собственной дорогой шляпы, кем-то похищенной в кафе, он крадет чужую и обнаруживает на ней монограмму M.S.: в точности повторяющую инициалы его друга, которого он бросил истекающим кровью при побеге из лагеря. В фильме про фашизм не сказано ни слова, но понятно, какого рода травму получил Йонас, оказавшийся, подобно библейскому Ионе, во чреве кита. Наполовину посткафкианский гротеск, наполовину псевдоамериканский нуар разыгран в западногерманском городе Штутгарте, переживающем потребительский бум, под "музыку завоевателей" — джаз Дюка Эллингтона. И даже в десятиминутном рекламно-образовательном "Автобане", снятом Хербертом Весели в том же 1957 году, того же типа драматургия, саспенс, музыкальное сопровождение. Автобан — новый тип автомобильной дороги — преподносится как творческое развитие традиций немецкого романтизма. Здесь встречаются жизнь, смерть и, возможно, даже любовь: ее началом становится дорожный флирт двух разнополых водителей. Кстати, дама за рулем, а не только в кабаре или на подиуме — тоже символ новой "эпохи процветания".
Австро-итальянский фильм "Мистер Вселенная" Тиццы Кови и Райнера Фриммеля удостоился лишь почетного упоминания, хотя мог претендовать на большее
Фото: Festival del film Locarno
Уроки развития немецкого кино, преподанные в Локарно, интересны и важны, поскольку доказывают, что накопление художественной энергии — процесс более загадочный и в то же время более закономерный, чем можно предположить. 1920-е годы в Германии прошли под знаком экспрессионизма, достигшего своих вершин, а уже в следующем десятилетии кинематограф со всеми его талантами (хотя бы Лени Рифеншталь) оказался заложником нацистской политики. Постфактум и сам экспрессионизм стал восприниматься не только как тревожное предчувствие фашизма, но и как непосредственная его предтеча, как будто на нем лежит часть исторической вины. Потребовалось как минимум двадцать лет, чтобы зарубцевались раны, а после этого возникло "новое немецкое кино", мощно заговорившее в фильмах Клюге и Шлендорфа, Херцога и Фассбиндера. Это движение, политизированное и антифашистское, тем не менее восстановило связь с экспрессионистской традицией и больше не стеснялось ее. Однако промежуточный этап тихого и стыдливого, "любимого и отвергнутого" кино 1950-х тоже был необходим, чтобы национальный культурный код сохранился. А ведь долгое время в Германии даже этот термин считался синонимом почвенной, зараженной нацизмом идеологии. Прошло еще двадцать лет — и "отвергнутым" оказался кинематограф Шлендорфа и Вендерса, а место "прогрессивного течения" заняла "берлинская школа" нового поколения: его представительница Марен Аде блеснула прекрасным фильмом "Тони Эрдманн" на последнем Каннском фестивале.
Режиссер Раду Жуде практически не уступает в мастерстве Кристиану Мунджиу и Кристи Пую, фаворитам последнего Каннского фестиваля
Внимание к прошлым эпохам истории кинематографа, проявляемое в Локарно, позволяет лучше понять его настоящее и будущее. И объяснить, почему в конкурсной программе на первый план вышли фильмы из Восточной Европы. Лучшим из них, получившим специальный приз, оказался румынский: он называется "Истерзанные сердца" и построен на жизненной истории писателя-сюрреалиста Макса Блехера, десять лет боровшегося с туберкулезом и умершего в мучениях, не дожив до тридцати. В санатории на берегу Черного моря этот "проклятый поэт" подвергается медицинским пыткам, но даже не снимая по несколько месяцев гипсового корсета, он ухитряется вести не только философские дискуссии, но и любовную жизнь. Румынская "Волшебная гора" содержит все необходимые элементы декаданса, включая партнера по интеллектуальным беседам, славянскую красавицу (на сей раз из Сербии) и предчувствие надвигающихся ужасов нацизма и мировых войн: действие завершается в конце 1930-х годов.
Режиссер этой картины Раду Жуде может быть смело назван одной из главных фигур румынской школы: он практически не уступает в мастерстве Кристиану Мунджиу и Кристи Пую, фаворитам последнего Каннского фестиваля, но при этом разнообразнее и шире в выборе материала. Жуде одинаково силен и в жанре современной камерной драмы, и в области исторического гротеска: именно так можно охарактеризовать его предыдущий фильм "Браво!" (2015), разыгранный на пространствах Юго-Восточной Европы и Османской Империи, где завязывались многие ключевые коллизии нашего времени.
На первый взгляд непонятно, как в Румынии, где никогда не было сильной кинематографической школы, вдруг сформировалась такая мощная режиссерская генерация. Процесс начался еще в середине прошлого века, когда на волне ХХ съезда и под сильным влиянием итальянского неореализма в Советском Союзе возникло кино оттепели, а параллельно ему — польская школа Анджея Вайды и его современников. Потом "новые волны" пошли гулять с северо-запада на юго-восток — через Чехию и Словакию в Венгрию и Югославию. Только две страны оказались практически не затронуты этими импульсами — Румыния и Болгария, и вот сейчас, уже в новом веке, именно они, впитав опыт предшественников, вышли на передовые позиции.
Болгарские кинематографисты имеют гораздо меньше опыта европейской интеграции, но они явно присмотрелись к опыту румынских соседей и сделали выводы
Румынская школа во многом наследует традиции польского "кинематографа морального беспокойства", а также связана с "этическим реализмом" бельгийских братьев Дарденн: они, между прочим, участвовали в продюссировании последнего фильма Мунджиу. А среди продюсеров картины Жуде — Марен Аде, так что даже здесь просматривается связь с новейшим немецким кино.
Болгарские кинематографисты имеют гораздо меньше опыта европейской интеграции, но они явно присмотрелись к опыту румынских соседей и сделали выводы. Многие их фильмы скроены по знакомой и уже отчасти отработанной "румынской модели", но есть и попытки создать свою собственную. В награжденной "Золотым леопардом" картине "Без Бога" (режиссерский дебют Ралицы Петровой) появляется замах уже не на социальную, а на экзистенциальную драму, однако и она плотно связана с реальностью: героиня работает в службе, патронирующей больных стариков. Сюжет фильма — перерождение бесчувственной, травмированной жизнью женщины в человека, способного страдать, а значит, любить. Что до восточноевропейского сюжета, так настойчиво заявленного в Локарно, то есть все основания полагать, что он найдет свое продолжение и станет одним из главных в кинематографе 2010-х годов.
Лучшим режиссером был назван португалец Жуан Педро Родригеш, снявший не лучший свой фильм "Орнитолог"
Фото: Festival del film Locarno