В вечерней моде пора что-то менять. Это стало очевидным на прошедшей Неделе Haute Couture в Париже.
Хотя говорили об этом и раньше. В январе модные издания и таблоиды обсуждали не только лучшие и худшие наряды на «Золотом глобусе», но и платье Брайс Даллас Ховард, которое она купила сама. Наряд британского дизайнера Jenny Packham для красной дорожки обошелся актрисе в $4800 личных денег. «Я просто на неделе заглянула в Neiman Marcus», — прокомментировала ситуацию Ховард, которая, к слову, сама покупает одежду для большинства своих выходов, а не берет поносить у брендов.
В мае прошлого года случился скандал в Каннах: нескольких женщин не пустили на дорожку в обуви без каблуков. В мае уже нынешнего года прошел провальный с точки зрения стилистики звездных выходов Met Gala — нарядов для мастаков поупражняться в остроумии было на порядок больше, чем когда-либо. Бал, красная дорожка которого, по идее, должна стать подиумом для всего самого актуального в кутюре и индивидуальном пошиве, превратился в немного дилетантский тематический карнавал.
Консервативный клиент всегда прав
Фото: Joel Ryan, AP
Ну а если возвращаться к кутюру... Новые имена кутюрной Недели не равны новым именам в прет-а-порте. Это значит, что небольшие кутюрные бренды ориентируются на самые консервативные рынки. Так, например, в рамках Парижской недели дебютировала Гуо Пей — китайский дизайнер, прославившаяся платьем-омлетом Рианны с прошлого Met Gala, — и показала очень специфическую коллекцию, которая, конечно, была вне всякой модной критики. Обозревательница Vogue.com Эми Вернер отметила, что на одежду Пей было некомфортно смотреть, объяснив это тем, что «женщины, которые занимают сегодня высокие позиции, очень подвижны, даже если они просто ходят по красной ковровой дорожке». Но Вернер рассуждает с точки зрения современности, а Пей ориентируется на клиента. И как тут не вспомнить один из самых эффектных выходов Канн — то самое красное платье Alexandre Vauthier на Белле Хадид, которое она постоянно поправляла, одергивала, буквально «сажала» по фигуре, а сама замирала и получалась на фотографиях красивой восковой статуей — это вызывало определенный диссонанс.
Женщины, которые занимают сегодня высокие позиции, очень подвижны, даже если они просто ходят по красной ковровой дорожке
Ориентация на консервативные восточные рынки очевидна: в сегменте, где клиентов не более 4000 (по другим данным, не более 2000, а некоторые источники дают еще более скромные цифры — от 500 до 1000), из них постоянных гостей шоу и того 150, каждая клиентка из арабских стран готова заказать до 30 платьев в сезон, цена каждого из которых измеряется десятками, а то и сотнями тысяч долларов. В отличие от дома Chanel, который может позволить себе организовывать имиджевые шоу «в ноль», небольшие марки пытаются работать на конкретного потребителя. К слову, для этих брендов выйти на рынок от-кутюр порой оказывается проще, чем на рынок прет-а-порте. Получается, что формально правила высокой моды не работают. И не работают они уже давно. Раньше модный дом мог получить статус кутюрного, только если отвечал всем требованиям: база клиентов, каждого из которых можно приглашать минимум на две примерки, умение управлять штатом из 15 работников ателье, минимум 50 (а то и больше) дневных и вечерних костюмов каждый сезон на показе... Сейчас, пусть и неофициально, к расписанию примыкают небольшие бренды, не обладающие такими мощностями даже близко.
А все столь пристально изучаемые нами «Оскары», Met Gala и прочие балы пока что кормятся за счет слишком традиционных, «безопасных» нарядов (тут также сказывается давление таблоидов, которые невероятно консервативны) либо подчеркнуто сексуальных, но тоже в определенных рамках. Как будто виртуозы métiers d'art могут реализовать весь свой потенциал только в бальных платьях и туфлях на высоченном каблуке.
Хотя нет, справедливости ради стоит сказать, что маленькие кутюрные дома все же имеют небольшое преимущество: кутюр становится интернациональным, а потому поглощает все новые декоративные приемы, ручные техники и национальные особенности.
Например, Ульяна Сергеенко уже который сезон не только показывает ассортиментное разнообразие (если уж выражаться сухим канцелярским языком), но вместе с ним по возможности различные ремесла, обогащающие кутюр: русские, грузинские, украинские. И на это есть спрос: те же стилизованные вышиванки мы периодически встречаем на дорожках, но, увы, не самых формальных мероприятий.
Поэтому красным дорожкам в массе недостает, с одной стороны, легкости Алексы Чанг, с другой — живой, невымученной экстравагантности, какую нам периодически показывает Тильда Суинтон или Сэнди Пауэлл. Зато как только фанфары отгремят, начинается мода: коктейль того же «Оскара» куда интереснее, человечнее и разнообразнее, чем сама церемония — и, что занятно, наряды звезд оказываются не лишены интересного декора и любопытных портновских приемов.
Фото: Getty Images
Кутюр и «нормальность»
Вообще мы постепенно подходим к осознанию, что любые попытки выйти за рамки классической нарядности смотрятся куда естественнее формальных вечерних облачений. Конечно, никто не призывает упразднять женственные силуэты, но даже элементарный отказ от платья в пользу брючного костюма — прием столь очевидный, сколь и действенный — уже вдыхает жизнь в очередной гала-вечер. Да, неспроста Раф Симонс открывал свой первый кутюрный показ для Dior минималистским черным брючным костюмом с жакетом бар! И тот факт, что такие простейшие приемы, как смена ассортиментной группы, работают, говорит нам о том, что все «парадное» требует хорошей встряски.
Посмотрим правде в глаза. Кутюр уже давно не порождает тренды: не прет-а-порте следует за кутюром, как того требовала высшая идея (кутюр — кузница модных инноваций и технологий), а, наоборот, кутюр влачится за «готовым платьем», не всегда поспевая отражать тенденции. Те же кроссовки Dior и Chanel показали уже тогда, когда сникеры стали повсеместными, хотя для кутюра это было очевидным прорывом. Индустрию подводит довольно однобокое восприятие высокой моды, а ведь все ноу-хау и уникальные ручные техники могут быть применены в какой угодно одежде, включая пресловутые свитшоты.
Кутюр уже давно не порождает тренды. Он лишь влачится за «готовым платьем»
Журналист Джейми Хакбоди уверен, что спрос на ручную работу всегда будет высоким. Он в принципе оптимистично смотрит на судьбу кутюра, предсказывая нарастающий интерес к некричащему люксу — stealth wealth — и закат напыщенной театральности. По сути, нас ожидает «новая нарядность», где есть место работе ума, когда наблюдателю становится интересно, почему же этот симпатичный, комфортный и не самый помпезный костюм смотрится на красной дорожке вполне органично и в чем его кутюрность.
А ведь счастье так близко, так возможно
Хорошо, когда кутюр заступает на территорию прет-а-порте, сохраняя при этом все свои технологии — некоторая демократизация вообще идет на пользу структурам с традициями. Это раньше старые парижские ателье страдали от финансовых трудностей, не успевая следить за потребностями клиентов, которых модный обозреватель Анджело Флаккавенто обозначил как «caviar-eating, chateau-living, chauffeur-driven happy fews» (если переводить дословно эту игру слов, то получится примерно следующее: «несколько едоков икры, живущих в шато и катающихся с шоферами»). Сейчас инстаграм есть почти у каждого, так что отследить нюансы образа жизни потребителей высокой моды становится куда проще.

Кто смотрел фильм «Диор и я», должен помнить сцену, в которой Раф Симонс узнает, что главный технолог ателье улетела в Америку — решать разногласия с клиентом: «Мы не можем сказать "нет" клиенту». — «Но вы не можете сказать "нет" и мне». Клиенты все еще «заказывают музыку» в этом бизнесе с оборотом в $700 млн, но лицо аудитории стремительно меняется: потребители кутюра оказываются все моложе. Средний возраст клиентки опустился с 40–45 лет до 28–30, а то и ниже, и вот мы видим «мисс непосредственность» Дженнифер Лоуренс, которая говорит: «На мне Christan Dior Haute Couture, я понятия не имею, что это значит, но мне нужно было это сказать». Параллельно с этим (по закону капитала) богатые становятся богаче, а у домов высокой моды наблюдается значительный прирост доходов: на 17% у Dior и 20% у Valentino, на 30% у Armani Privé и на впечатляющие 50% у Atelier Versace за 2015 год (у Versace в последнее время вообще ощутим не только финансовый подъем, но и влияние некой свежей головы в дизайнерском коллективе). Ежегодно растут продажи и у Chanel, что позволяет этому дому собрать вокруг себя плеяду прекрасных исторических ателье — от виртуозов работы с перьями Lemarié и знаменитого дома вышивки Lesage до обувщиков Massaro и перчаточной мастерской Causse — и обеспечить им до 60% всех заказов.
Клиенты все еще «заказывают музыку» в этом бизнесе с оборотом в $700 млн, но лицо аудитории стремительно меняется: потребители кутюра оказываются все моложе
Тут, кстати, хочется сделать лирическое отступление и столкнуть лбами Chanel с главными самозванцами Недели высокой моды — Vetements. Если на конструктор под названием Chanel работают все эти маленькие и знаменитые ремесленные фирмы, то на Vetements — уличные бренды и марки, которые знают буквально все: Juicy Couture, Levi’s, Manolo Blahnik... Или попросту бренды, которые считаются лучшими в своем деле. Коллекция братьев Гвасалия построена по тому же принципу, что и Chanel, только подрядчики у Vetements массовые и поп-культурные.
Что же, собственно, показали на Неделе?
Публичное раскрытие секретов собственного производства становится маркетинговым приемом. У журналистов, зрителей и клиентов появляется возможность увидеть все составляющие процесса: портнихи, закройщики и другие работники ателье — герои финального поклона Chanel. Лагерфельд буквально провернул рекламную кампанию своих возможностей, как бы намекая: смотрите, у нас работают реальные люди, именно они делают для вас всю эту удивительную красоту, вот они — наши petites mains. Основные модели демонстрировались на фоне постановки из портновских манекенов, за которыми в это время происходила настоящая работа. Жалко, что Джон Гальяно не додумался сделать для Maison Margiela реплику платья-манекена из артизанальной коллекции 1997 года (и это такое разочаровывающее упущение), зато оригинал сейчас можно рассмотреть вплотную на выставке Tra Arte e Moda во флорентийском музее Феррагамо.
Шоу Dior прошло на авеню Монтень, где, собственно, и зарождалась история дома, а немного навязчивая в своем монохроме, но очень лаконичная, вышедшая как из-под легкой руки черно-белая коллекция, посвященная одной из первых моделей new look, — это еще одна отсылка к поиску истинной сущности кутюра. Притом что коллекцию Люси Мейер и Сержа Руфье модные критики охарактеризовали как деми-кутюрную, применяя к ней термин «сommercial», в ней содержался весьма своевременный месседж: пора бы уже расслабиться. И, конечно, все обратили внимание на, образно выражаясь, прощальный подарок Мейер и Руфье в ролях арт-директоров Dior — замшевые вьетнамки, совершенно органичные современным реалиям. Реалиям, где даже такие традиционалисты, как Донателла Версаче и Дольче с Габбаной, высказываются в пользу влияния улицы на высокую моду. «Моя одежда не для парижских гранд-дам», — как-то упоминала Донателла, а в этом сезоне разбавила коллекцию парой расслабленных жакетов как бы с чужого плеча. «Я предпочитаю улицу гала-приемам», — вторит ей Стефано Габбана, и вот мы видим надписи «Pizza» и «Maradona», вышитые на спинах кутюрных футболок.
И если уж говорить об арабских принцессах, из-за вкусов которых вроде как стагнирует кутюр, то образцом для подражания могла бы стать Дина Альюхани Абдулазиз — принцесса Саудовской Аравии, ставшая во главе новоявленного Vogue Arabia, на которой органично смотрелись бы и вьетнамки Dior, и меховая накидка Fendi, и мутировавший жакет Vetements. В мире, где на Moda Operandi легко продается кутюрное платье за €30 тыс. без единой примерки (и это реальный прецедент), есть десятки поводов внедрять артизанальные вещи в повседневность без угрозы для репутации дома и обесценивания его традиций, зато с вниманием к настоящим потребностям клиентов. И без формалистской торжественности. Возможно, мы придем к тому, чтобы по особенным дням заказывать кутюр в торговых центрах, параллельно охотясь на скидочных покемонов.