Маргарита Барская 1933 год Первый детский фильм
"Описывать почти двухлетнюю медленную пытку незачем. Ссылаться на прессу, признание моей творческой деятельности и роли в создании детского кино не только у нас, но и за границей, я тоже уже не в состоянии. У меня целая телега этой бумаги: и нашей, и заграничной. И я себе об эту бумагу разбиваю голову не хуже, чем об камень.
Я прошу: ПРОСМОТРЕТЬ МОЮ РАБОТУ.
1. Картину "Рваные башмаки" (первую детскую звуковую), за которую Горький, Роллан, Барбюс, Каганович и мировая пресса назвали меня мастером, о которой не только Горький сказал, что "такими картинами мы будем бить врага — фашизм". Эта картина дала основание "Правде" и "Известиям" развернуть кампанию за детский кинофильм.
2. Картину "Отец и сын" (последнюю работу). Пусть даже в таком искромсанном виде, в какой ее привели враги. Пусть даже такую" (Маргарита Барская, письмо Иосифу Сталину, 9 сентября 1938 года)
"Я тебя любила, и только ради такого подлинного и редкого залога была допустима и борьба против тебя за себя, и тем самым за тебя — каким я хотела тебя видеть. <...> Я исчерпала все средства, чтобы не быть разрушителем твоей жизни". (Маргарита Барская, письмо драматургу Афанасию Милькину)
Читать их книги, их письма к возлюбленным, смотреть их фильмы и просто всматриваться в их фотографии невыносимо. Слишком много в них, по людским меркам, растрачиваемой, но не растраченной страсти, красоты, творческого гения и героизма. В голове не укладывается, что эти женщины вообще существовали. Их судьбы внушают метафизический ужас: они любили земных мужчин и погибали по вине людей, хотя были богинями, спустившимися на землю в невероятный час истории, когда возможно все. Когда до мировой революции остаются считаные минуты, любовь не нуждается в оправданиях, а слово "гениальность" теряет смысл, поскольку гениальность — норма левого искусства.
Женщины 1920-х (Лариса Рейснер, Тина Модотти), безумно одаренные и в творчестве, и в революции, и в любви, "уходили бесповоротно". Так ушла и 36-летняя Маргарита Барская, выбросившись из окна своей квартиры на пятом этаже дома по улице Герцена (по легенде, бросилась в пролет мосфильмовской лестницы) 23 июля 1939 года. Все лучше, чем жить в пустыне.
У нее больше нет революции. Коминтерн, который она воспевала, разгромлен не врагами, но "своими". Сталин — последняя инстанция, к которой она могла апеллировать,— молчит. Три года, как нет в живых Горького, любовавшегося ее талантом, "угощавшего" ею своих Ролланов и Барбюсов.
У нее больше нет любви. 1939-й выкосил всех. 1 апреля сердечный приступ унес ее последнюю опору и надежду, последнего соавтора и последнюю любовь Антона Макаренко. 19 мая в верхнеуральской тюрьме убили одного из главных мужчин ее жизни — коминтерновского "Мефистофеля" Карла Радека. Уже после ее гибели, 1 сентября, в воркутинском лагере умрет Милькин.
У нее больше нет кино. "Отца и сына", фильм о сыне большого партийца, лишенном отцовской заботы и опустившемся на московское дно, коллеги растоптали.
"Картина эта порочна в своей основе, порочна своей неправдоподобностью, своей клеветой на советских детей, порочна клеветой на отношение людей к своим детям, порочна клеветой на воспитание наших детей".
"Если бы эта картина попала к фашистам, они бы сделали блестящее орудие агитации против нас".
"Неприкрытый, обнаженный троцкистский пасквиль на нашу советскую действительность".
"Я уверен, что у вас был круг людей, которым вы могли поверить свои творческие замыслы, и здесь называют такую фамилию, как Радек".
"За эту картину прямо надо привлечь к судебной ответственности и сценаристов, и многих других".
Каяться она упрямо отказывается, а ее все не арестовывают.
Она действительно была мировым уникумом. До Барской не существовало детского кино: не экранизаций сказок, а оригинального, сыгранного для детей детьми, не умиляющих взрослых актерскими повадками, но остающимися на экране самими собой. Барская в одиночку детское кино создала.
Как она работала с детьми, выбирая из многих тысяч кандидатов тех, кто ей необходим,— загадка. А ведь в "Башмаках" играют, как горделиво сообщал вступительный титр, дети от полутора до 13 лет. Никаких травести: девочка из Баку, в шесть лет дебютировавшая в гастрольном спектакле Веры Комиссаржевской, Барская сама была актрисой-травести и знала всю фальшь этого амплуа.
Цель, которой достигла Барская, казалась вдвойне недостижимой: детям предстояло играть в коминтерновском плакате. Их герои росли в нищете "где-то на Западе", дрались с ровесниками-скаутами, нацепившими свастику, набрасывались веселой шайкой на штрейкбрехеров и помогали отцам, объявившим забастовку. Трехлетний Буби погибал от полицейской пули, и даже благожелательные критики не могли простить Барской детскую смерть в детском фильме.
"Где-то" было безусловной Германией. Если приписывать фильм к какому-нибудь направлению, то, конечно, к немецкому экспрессионизму. Безногого инвалида с огромной свалки мог бы нарисовать Георг Гросс. Портреты хозяев жизни грубы и вещны, как на картинах Отто Дикса. Атмосфера каменных колодцев-дворов навеяна фильмом Златана Дудова и Бертольта Брехта "Куле Вампе" (1932).
Но у Барской не дети служат мировой революции, а мировая революция — детям. Они, как любые дети, играют "в магазин", но с поправкой на мировой кризис. Каким же чудом девочки у Барской сохраняют естественность, играя детей, играющих в голодную женщину, вымаливающую хлеба в долг, и лавочницу? А ведь они демонстрируют действительно виртуозную игру "в квадрате".
Каким чудом она дирижировала массовыми сценами так, чтобы постановочная безупречность ни на секунду не убивала атмосферу веселого безобразия. Массовая драка пионеров со скаутами, несмотря на свой сугубо политический смысл, кажется счастливым праздником непослушания. Дорогого стоит хотя бы глобус, который сначала качается на подставке, словно стесняясь участвовать в побоище. Решившись же, он превращается в оружие, которым один из пацанов охаживает одноклассника, приговаривая: "Вот тебе параллели! А вот тебе меридианы! Вот тебе тропик Рака! А вот тебе тропик Козерога!"
Когда по школе, и без того стоящей на голове, расползаются змеи, экранный бунт приобретает сюрреалистическую окраску. Как не вспомнить, что в том же году кульминацией "Ноля за поведение" "проклятого поэта" французского кино Жана Виго стал бунт в школе-пансионе, тоже превращающийся в откровенную галлюцинацию: облака пуха из разодранных перин, бунтари, уходящие чуть ли не в небо по школьным крышам.
Замученный цензурой и нищетой, 29-летний Виго умер в октябре 1934 года. Если бы его судьбу тогда противопоставили судьбе Барской как пример судьбы художника в буржуазном обществе по контрасту со счастьем свободного творчества при социализме, в этой риторической фигуре не было бы ни капли фальши. Но в конечном счете оказался Виго младшим братом Барской по несчастью.
1933 год
Лучшая в мире экранизация "Алисы" провалилась в прокате: зрители не узнавали звезд в сюрреалистическом гриме.
"Алиса в Стране чудес" (Норман Маклеод, США)
Шедевры революционного авангарда. Ивенс воспевает бастующих рабочих. Бунюэль, притворно возмущаясь нищетой испанских горцев, мрачно любуется образами вырождения.
"Боринаж" (Йорис Ивенс, Анри Сторк, Нидерланды), "Лас-Урдес. Земля без хлеба" (Луис Бунюэль, Испания)
Нацисты первым делом запретят этот фильм, где дух архизлодея Мабузе, вселившийся в директора сумасшедшего дома, сеет террор и хаос на улицах.
"Завещание доктора Мабузе" (Фриц Ланг, Германия)
Первый залп нацистской кинопропаганды: бульварные агиографии вымышленных героев.
"Юный гитлеровец Квекс" (Ганс Штайнхофф, Германия), "Ганс Вестмар, один из многих" (Франц Венцлер, Германия), "Штурмовик Бранд" (Франц Зайтц, Германия)
Страх и отчаяние кризисной Америки воплотились в гигантской обезьяне, громящей Нью-Йорк.
"Кинг-Конг" (Мериан Купер, Эрнест Шодсак, США)
Детское кино
Направление
Сравняться с Барской в мастерстве работы c детьми отчасти сумел один Франсуа Трюффо ("Карманные деньги", 1976). В СССР ее наследник — Геннадий Полока, хотя бы в "Республике ШКИД" (1966): замечательно, что песня "У кошки четыре ноги" впервые прозвучала именно в "Рваных башмаках". Жестокость "Отца и сына" сравнима лишь с жестокостью "Судьбы барабанщика" Аркадия Гайдара, экранизированной Виктором Эйсымонтом (1955) и Александром Игишевым (1976). Созданная Барской в 1929 году детская секция при Ассоциации работников революционной кинематографии, выросла в 1936 году в Союздетфильм (с 1947-го — студия имени Горького). Уже в первые годы она выпустила "Белеет парус одинокий" (1937) Владимира Легошина, "Остров сокровищ" (1937) Владимира Вайнштока, "Детство Горького" (1938) Марка Донского. Наконец, у Барской играли: в "Рваных башмаках" — классик кино ГДР Конрад Вольф, а в "Отце и сыне" — соавтор "Последнего дюйма" (1958) Теодор Вульфович.
