В Еврейском музее и центре толерантности открывается выставка «Эффект времени: влияние русского авангарда на современную моду». Работы Натальи Гончаровой, Василия Кандинского, Казимира Малевича, Александра Родченко и многих других художников-авангардистов на время выставки окажутся бок о бок с платьями Céline, Diane von Furstenberg, Dries Van Noten и так далее. “Ъ-Lifestyle” встретился с куратором выставки Марией Насимовой, чтобы разобраться раз и навсегда, что у Родченко общего с Céline и можно ли уже наконец закончить спор, считать ли моду искусством.
Фото: Натела Поцхверия
— О чем выставка? О русском авангарде? Или все же о брендах?
— Выставка совсем не про бренды. Нет, и это, конечно, важный момент! Скрывать не буду, вдохновлялась я проектом China Throught the Looking Glass в музее Метрополитен в Нью-Йорке. Если когда-нибудь мне удастся работать в таком же режиме, как Метрополитен, и сдавать все материалы за год, я, наверное, смогу выпустить такой же красивый каталог выставки — с тканевой обложкой и сдвоенными страничками... Невероятной красоты, не хуже, чем сама выставка. Кураторы проследили многовековое влияние Китая на мир моды. Но, поскольку моя специализация как искусствоведа — это XX век, мне было интересно проследить влияние искусства ХХ века на моду. Понять, существует ли оно вообще!
— Конечно, существует.
— В первую очередь я обратила внимание на то, что самое большое влияние русский авангард оказал на текстиль. На геометрический узор. И ни в коем случае не на силуэт. Потому что силуэты в русском авангарде довольно простые, и называть существующую сегодня простоту влиянием русского авангарда было бы странно. Поэтому мы больше обращаем внимание на текстиль, на материалы, на изображение, на геометрию, на то, как используется цвет. Потому что именно это делали русские авангардисты, и именно этим вдохновляются современные дизайнеры. Более того, я откровенно скажу, нет официального подтверждения тому, что все костюмы на выставке были вдохновлены русским авангардом.
— То есть вы сами решили, что вот этот костюм будем рядом с этой картиной, потому что они друг другу, скажем, подходят?
— Именно так. Точного подтверждения нет, но есть визуальное сочетание, которое слишком очевидно, чтобы этого не замечать.
— Вы привозите архивы домов моды? Или это только современные костюмы?
— Самый ранний костюм — 2008 года, самые поздние — это следующая зимняя коллекция (в сентябре поступит в продажу). Искусство — от 1900-х до 1930-х. То есть разница между ними — 100 лет. И при этом у них есть визуальная взаимосвязь. Для нас эта выставка — эксперимент.
— В каком отношении? Вы ведь довольно много показываете русский авангард здесь.
— Да, и гордимся этим. Но мы никогда не показывали здесь моду как произведение искусства. Мы очень надеемся, что этот эксперимент не станет для зрителя тяжелым, что ему будет увлекательно прослеживать эти параллели.
— Картины ведь не из ваших запасников. Откуда вы вывозили объекты для выставки?
— Очень много музейных картин. Всего на выставке представлены объекты из 26 собраний. 120 работ — произведения искусства. И 35 костюмов. Это Государственный Русский музей, музей Бахрушина, Пушкинский музей, многие региональные музеи — Екатеринбург, Казань, Слободской, Иваново, также много частных коллекций…
— Сокуратором выставки выступала Наташа Гольденберг. Вы вместе отбирали костюмы или это была полностью ее епархия?
— Я думаю, можно сказать, что вместе. Подборку делала она. Мы уже решали, насколько это релевантно. Собственно, ЦУМ нам очень помог с костюмами. Оказалось, что у него многое есть в архивах. И мы работали в основном с ними.
— Какова вообще была роль ЦУМа?
— Он выступал посредником между нами и брендами и облегчил очень много процессов. Даже с логистической точки зрения. Музей обратился к нему за помощью, и он был рад участвовать в проекте.
— Простите, но я все равно не могу понять алгоритм работы. Сперва работы, потом костюмы? Или сперва костюмы, а потом работы?
— Это было самое страшное и для меня. Сначала подобрать экспонаты или сначала подобрать костюмы? Но я начала с костюмов. Собрала подборку из 250, которые я посчитала релевантными с точки зрения визуального сходства. Потом я уже подбирала работы под них. Показала Наташе этот список, Наташа посмотрела на картины, на экспонаты. И уже начала подбирать исходя из того, что мы сможем достать.
— Русские дизайнеры будут?
— Да, например Walk of Shame. Вот уж кто бы никогда не пришел мне в голову в контексте русского авангарда, но оказалось, они очень подходят.
— Коллекции, может быть, и старые, но дизайнеры-то живы. Можно проверить, действительно ли они вдохновлялись русским авангардом.
— Во-первых, тогда подготовка затянулась бы на годы, а во-вторых… Понимаете, когда я начала, я нашла очень много соприкосновений с русским авангардом в коллекции Chanel, кажется, 2008 года. Особенно с Кандинским. Я отправила запрос в компанию и получила ответ: «Карл Лагерфельд не уверен, что он вдохновлялся Кандинским»… И я не могла выставить больше этот костюм, потому что «Карл не уверен». Поэтому я решила больше не рисковать и опираться на собственные ощущения. Хотя знаю, что зачастую кураторы идут обратной дорогой. И этот научный подход правильный. Когда открывалась выставка, посвященная Дрису ван Нотену, ему показывали работы и спрашивали, вдохновлялся он ими или нет. Вы правы в том, что многие дизайнеры делают коллажи и так называемые мудборды коллекций, где есть четкие отсылки. Это другой путь. Я сознательно от него отказалась и объяснила почему.
Я отправила запрос в компанию и получила ответ: «Карл Лагерфельд не уверен, что он вдохновлялся Кандинским»… И я не могла выставить больше этот костюм, потому что «Карл не уверен».
— С кем сложнее было договориться — с брендами или с музеями?
— С брендами. Это новый для нас опыт. С музеями-то алгоритм понятен. Мы знаем, что нужно сделать, как, когда. А договориться с брендами намного сложнее. Потому что совсем другой подход. Он все-таки более маркетинговый. А мы не делаем коммерческий проект.
Вы знаете, музей Метрополитен часто обвиняли в коммерческой выгоде, в том, что бренды им платят, чтобы поднять собственные продажи. Поэтому они приняли решение не делать выставок живущих дизайнеров. Было всего два исключения — Ив Сев-Лоран и Прада. Но Праду делали вместе со Скьяпарелли… В нашей выставке нет Chanel, нет Dior, нет Saint Laurent, но есть много молодых брендов, некоторые из них вообще малоизвестные.
— С брендами все более-менее ясно. Но станет ли простому обывателю понятнее искусство после этой выставки?
— Нет. Но хотя бы не будет агрессии. Отпадут вопросы про смысл современного искусства.
— Легко ли было уговорить руководство музея на такой эксперимент?
— Мне очень повезло с руководством. Музей существует три с половиной года, и все это время мы экспериментируем. И про каждого художника, которого мы показываем, меня спрашивают: «А он еврей?» Хотя у нас в музее национальный вопрос не стоит.
Про каждого художника, которого мы показываем, меня спрашивают: «А он еврей?» Хотя у нас в музее национальный вопрос не стоит.
— Как думаете, почему многие музеи России сейчас стали так интересоваться историей моды? В Эрмитаже открывается музей моды, столько ретроспектив…
— Я уверена, что это не вопрос интереса. Это страх перед тем, что тебя действительно назовут коммерческим. И этот страх присутствует у меня сегодня.
Показывать актуальное рискованнее, чем показывать историю. То же самое и с искусством, гораздо легче показать старых мастеров, русский авангард, чем современного художника. Делая что-то современное, ты всегда рискуешь. Ты рискуешь публикой, количеством посетителей. На старых мастеров, мы знаем, идут гораздо лучше, чем на современных художников.
— Выставка Серова?..
— Спасибо большое выставке Серова! Жанр выставок стал популярней, посещения музеев стало новой модной привычкой. У нас как раз после был вернисаж, и нахлынул такой поток посетителей. Для нас это была незапланированная, но приятная катастрофа.
— Для кого эта выставка? Ведь не для искусствоведов и узкого круга интеллектуалов?
— Я рассчитываю на девушек. Скажу вам честно, мы когда-то сделали выставку «Авангард и авиация». Это тоже был эксперимент, но, на мой взгляд, один из самых удачных по всем параметрам. Я никогда в жизни не видела такого количества мужчин в музее. Любого возраста. Они приходили смотреть выставку про самолетики. То же самое, надеюсь, будет и сейчас. Я очень рассчитываю, что придет аудитория от 18 до 35 — девушки, которые с подругами придут смотреть выставку про моду вместо, например, кино.
Мария Насимова, куратор выставки
Фото: Натела Поцхверия
— И вы сознательно идете на этот шаг?
— Я не вижу ничего плохого в выставках-развлечениях. Потому что выставки должны быть разные. Невозможно человеку ходить на выставки, которые исключительно интеллектуальные! Ну давайте будем откровенны, на какое количество выставок вы ходите в месяц? Одну? Ноль? И сколько из них «умных»?
— Ну, не все так плохо. К тому же я не показатель, у меня работа такая — ходить на выставки.
— Я к тому, что выставки должны быть абсолютно разные. И мне безумно нравится, что музей Метрополитен позволяет себе делать Александра Маккуина, например — красиво, но это же абсолютное развлечение.
— И тем не менее творчество Маккуина — и я сознательно употребляю слово «творчество» — не раз вызывало споры: мода — это искусство или нет.
— Мода — это искусство, здесь спорить уже бесполезно. Ну серьезно. Это история, это наука. Ты даже искусствоведом не можешь стать без теории костюма. Эти споры немного устарели. Так же, как и говорить: «Черный квадрат» — это искусство или нет. Ему 100 лет! Уже хватит спорить. Я, конечно, сейчас перегнула палку, но тем не менее повторюсь: мода — это искусство. Вопрос в том, пользуешься ты этим искусством или нет. И, возможно, правильнее назвать это искусство прикладным. (Смеется.) Оно может быть «носибельным».
— Чисто потребительский вопрос. Имела ли значение стоимость вещей?
— Нет, но когда я увидела страховую стоимость, я, скажем так, была ошарашена… Я привыкла страховать искусство. Вы понимаете, когда показываешь ранние произведения Малевича, страховки выходят фантастические, но когда тебе присылают страховую стоимость на костюмы, которые, в принципе, равны произведениям искусства другого порядка, то немножечко становится страшно.
Когда я увидела страховую стоимость некоторых костюмов, я, скажем так, была ошарашена...
— Неужели есть костюмы, которые стоят дороже, чем картины?
— Нет, не дороже, конечно же. Вы что, шутите? Нет! Но они дорогие для одежды.
— На выставке представлены только картины? Или и другие произведения искусства тоже?
— В моей голове это разделено вот так. Костюмы — отдельно, а произведения искусства — отдельно. Это и фарфор Чашника и Суетина, и подушка, сделанная по эскизу Ольги Розановой, и театральные декорации Экстер. Также у нас есть живопись Малевича, Гончаровой… Короче, все у нас есть, чтобы показать весь масштаб того, насколько сильно русский авангард вдохновляет дизайнеров. Не влияет, а именно вдохновляет. Поэтому, например, не будет формы олимпийской сборной, которую не так давно сделали Bosco. Это точная копия, мне нужны были аллюзии. И в этом есть определенный квест, вы правы.
— Насколько важно быть подкованным в искусстве, чтобы понять выставку?
— Я думаю, вообще не важно. Это работает исключительно как визуальный ряд.
— Расскажите про планы музея, пожалуйста.
— График утвержден до 2019 года. Мы очень гордимся памятником архитектуры, в котором находимся. Поэтому мы всегда будем показывать здесь русский авангард, и раз в год у нас всегда будет проходить большая выставка авангарда. Планируется ретроспектива Лисицкого, которую мы делаем совместно с Третьяковской галереей. Она будет осенью 2017 года. Есть еще одна припасенная суперзвезда, но об этом мы скажем чуть позже.