Режиссер Вадим Абдрашитов 1976 год Социологическая трагедия
"Труп Полиника лежал у городских стен в поле, оставленный на растерзание хищных животных и птиц. Обречена была душа его на вечное скитание, не могла она найти успокоение в царстве душ умерших. Страдала благородная, готовая на всякое самопожертвование Антигона, видя то бесчестие, на которое обречен был ее брат. Вскоре узнал Креонт, что нарушено его повеление. Кто-то тайно пришел к трупу Полиника и, засыпав его сверху землей, совершил похоронный обряд. Стража сбросила с трупа землю и села невдалеке на холме, чтобы не долетал до нее смрад от разлагавшегося трупа. Вдруг в полдень поднялась буря, вихрь закружил облака пыли по всему полю; когда же промчалась буря, увидела стража склонившуюся над трупом девушку, которая оплакивала Полиника, и скорбный голос ее звучал, как скорбный крик птицы, увидевшей, что чья-то злая рука похитила ее птенцов. Девушка эта была Антигона. Антигона и не думала отрицать своей вины. Смерть не страшит ее, она жаждет смерти, так как жизнь ее полна лишь скорби. Живой будет замурована она в гробнице; не среди людей будет она, а среди мертвых, не будет она принадлежать ни жизни, ни смерти" (Николай Кун, "Легенды и мифы Древней Греции")
"Что ваша Антигона?" — окликает адвоката Ирину (Галина Яцкина) кто-то из коллег в облюбованной юристами кафешке. Чего-чего? Какая такая Антигона? Где дочь Эдипа, бросившая самоубийственный вызов царю Креонту? А где баба-дура Валентина (Марина Неелова), любившая-прощавшая-содержавшая гниду Виталика (Станислав Любшин), да и врубившая вдруг как-то ночью все четыре конфорки, чтобы покончить с ним и собой разом? История Антигоны — гора трупов. Валентина даже жалкого "жиголо" не порешила. "Этим теперешним газом практически невозможно отравить человека!" — радуется потерпевший.
Что, глупость сболтнул юрист, желая ученость показать? Во вселенной Абдрашитова не бывает случайных фраз и лиц. На минуту мелькнувший в кадре человек произнесет пару необязательных слов, а зритель получает его исчерпывающий "рентгеновский снимок". Абдрашитов поднимает случаи из жизни на высоту социологической трагедии. Сквозь потрепанное любовью и тюрьмой, но милое лицо Вали проступает лик жертвы рока. Судебный казус — разведка боем, которую проводит судьба — не Ирины с ее Русланом (Олег Янковский), в котором адвокат изумленно угадывает двойника Виталика,— а самой страны.
Все исчислено и взвешено: "Мене, текел, фарес". Огненная надпись горит не на стене вавилонского дворца, а в московском небе. По воле случая — но ведь у Абдрашитова не бывает ничего случайного — оглашение приговора Вале перенесено на 30 декабря. Странное совпадение: 1976 год начался с "Иронии судьбы", а закончился "Словом для защиты". Тоже новогоднее кино. На Ирине такая же модная песцовая "папаха", как на Барбаре Брыльской. Да, по сути, оба фильма об одном.
Лед между адвокатом и подзащитной ломается, когда Валю осеняет: "Слушай, ты кримплен на Арбате брала два месяца тому назад? А я-то думаю, откуда мне твое лицо знакомо!" Начинается фильм с дружеско-делового разговора Ирины, примеряющей свадебное платье, с портнихой. Валя включает газ, одновременно гладя брюки Виталика, а в решении постелить на кухне, рядом с плитой, нет никакого коварства: просто комнаты только что отштукатурены. Покупая Руслану ботинки, Ирина заглядывает в почти метафизическую бездну: точно так же Валя покупала ботинки своему бессмысленному Федяеву. Пресловутые ботинки сочатся кровью: Валя тайком от любовника сдавала кровь, лишь бы ему ни в чем отказа не было.
Вещи, слишком много вещей.
Диагноз поставлен: СССР стал обществом потребления, не менее победоносного, чем то, о котором шестью годами раньше заговорил Жан Бодрийяр. Страна штукатурит стены в новых квартирах, следит за модой (востроносые ботинки вдруг оказались моветоном), рассматривает витрины, оформленные в угловатом духе советского китча. Страна отмечает семейные праздники в стекляшках кафе: в их немудреном дизайне есть щемящая, ностальгическая прелесть, ощущение ненадежной, но грани между холодом и каким-никаким, но уютом. Страна ездит на курорты: на пляже Валя впервые пригрозит Виталику смертью. Страна закусывает культурой: в коротком дебюте Абдрашитова "Остановите Потапова!" (1973) лжец и приспособленец со смаком потреблял "Гамлета" на Таганке. Страна ездит в загранкомандировки: чашу терпения Вали переполнили слова Виталика о том, что ему "светит" Бангладеш, и потому надо срочно расписаться с другой.
Для Абдрашитова очень важно чувство поколения. Отцы Руслана и Иры с полуслова находят общий язык: у них все общее — война, стройки. Ира с Валей — обе "с 47-го". Символическая дата. И мужественные женщины (символичны слова Вали о том, что у нее "мужская статья: от 3 до 10"), и обабившиеся мужики — советские "бебибумеры". "Дети Победы". Первое поколение, не знавшее голода, войны, страха. Первое поколение, у которого все нормально, которое верит, что нужно и можно просто проживать день за днем.
Руслан вразумляет: "Успокойся! Давно пора успокоиться". Руслан недоумевает: "Чего ты добиваешься? Что ты хочешь изменить?"
Она не может ответить, она сама не знает, что хочет изменить. Что-то. Хоть что-нибудь. Все. Абсолютно все: нормальность внушает Абдрашитову "большевистский" ужас, под ней чудится пропасть. Что — это морок, все живы, на съемках ни один Виталик не пострадал? Ничего, дайте время: нормальность обернется гекатомбой в апокалиптических фильмах "Армавир" (1991) и "Время танцора" (1997). Будут вам и катастрофы, и войны.
В компании однокурсников Ирина и Руслан смотрят любительские съемки студенческих лет (страна потребляет собственное прошлое). Вообще-то смотреть их никто не собирался, они — словно в новелле Стивена Кинга — "случайно" оказались в аппарате, заставили себя смотреть. Чья-то дежурная фраза: "Неужели это я?" звучит зловеще, как в фильме о "похитителях тел". Нет, это не вы. Вас подменили. На студенческих попойках вы были красивы, как поэты-шестидесятники на сцене Политехнического. "Мучили" друг друга стихами и встречали Фиделя Кастро (Фиделем прозовет Абдрашитов, чьи фильмы связаны мириадами рифм, отвоевавшегося в Абхазии героя "Времени танцора"). Пели под гитару о "комсомольской богине" и "последнем троллейбусе" — "тогдашний репертуар", как пренебрежительно бросит кто-то из вас. Тот репертуар давно вышел из моды, как востроносые ботинки, любовь и смерть.
Бежать, надо бежать. Мотивы бегства из мнимо "нормальной" реальности нарастают в советском кино: от фильма Ларисы Шепитько "Ты и я" (1971) до фильма Петра Тодоровского "По главной улице с оркестром" (1986). Но убежать уже невозможно. "Перрончик тронется, вагон останется" — как не пели тоже мечтающие о побеге училки в "Иронии судьбы".
1976 год
Советское кино обращается к людям, символически "убитым" на Великой Отечественной. Позабытые миром деревенские вдовы лелеют могилу неизвестного солдата, повзрослевшие сироты военных лет благополучны лишь на поверхностный взгляд.
"Вдовы" (СССР, Сергей Микаэлян), "Подранки" (СССР, Николай Губенко)
Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости
Экранизация вполне традиционной прозы Константина Симонова позволила режиссеру обрести свой неповторимый язык ретронатурализма.
"Двадцать дней без войны" (СССР, Алексей Герман)
Рассказывая историю безумной (в буквальном смысле слова) любви, завершившуюся убийством и членовредительством, Осима прибег к выразительным средствам порнографии и угодил на родине под суд.
"Империя чувств" (Япония--Франция, Нагиса Осима)
Достойная Борхеса и Кафки притча о двойничестве разыгрывается в подлой атмосфере оккупированного Парижа.
"Месье Кляйн" (Франция, Джозеф Лоузи)
Репрессированные в годы "маккартизма" кинематографисты объединились, чтобы впервые рассказать с экрана о мытарствах эпохи черных списков. Очевидно, их подсознание включило "механизм защиты", но у Ритта вышла комедия о страшных временах.
"Подставное лицо" (США, Мартин Ритт)
В невиданно грязном и порочном Нью-Йорке моралист, лишенный нравственного чувства, устроив кровавую баню, превращается в национального героя.
"Таксист" (США, Мартин Скорсезе)
Социологическая трагедия
Направление
В остававшиеся Советскому Союзу годы один лишь Абдрашитов с упорством Кассандры прозревал в частных случаях симптомы катастрофы, грозящей обществу, утратившему чувство ответственности: "Поворот" (1978), "Охота на лис" (1980), "Остановился поезд" (1982), "Парад планет" (1984), "Плюмбум" (1986). Его трагическую ноту подхватила разве что Динара Асанова в "Милом, дорогом, любимом, единственном" (1984), где благополучный ленинградец наотрез отказывался понять страсти, подтолкнувшие "дрянную девчонку" к похищению ребенка. В основном же кинематограф предпочитал относиться к феномену советского общества потребления с улыбкой, как в фильмах Эльдара Рязанова ("Служебный роман", 1977; "Гараж", 1979) и Владимира Бортко ("Блондинка за углом", 1984). Криминальный жанр, напротив, ударялся в легкую истерику: развращенный потреблением художник убивал писателя, читавшего ему мораль, в "Выстреле в спину" Владимира Чеботарева (1979).
