Джаз вместо трагедии

В Воронеже прошел VI Платоновский фестиваль искусств

Фестиваль искусство

Фото: platonovfest.com

Самый крупный фестиваль в российской провинции, названный именем писателя Андрея Платонова, включал события во всех сферах искусства. Постдраматическую версию оперы Перселла, столь же радикального Ибсена и совсем не провинциальных воронежских зрителей оценила АЛЛА ШЕНДЕРОВА.

За два дня в Воронеже корреспонденту "Ъ" удалось посмотреть пять выставок, два спектакля и один концерт. И еще пожалеть о том, что не все увидено — хороших выставок на самом деле было больше, а кроме традиционных спектаклей можно было успеть на уличный театр. Впрочем, слово "традиционный" мало подходит к тем зрелищам из семи стран (включая румынских "Носорогов" в постановке самого Роберта Уилсона), которые представил на фестивале худрук Воронежского камерного театра и худрук фестиваля Михаил Бычков.

Спектакль "Сванхильд", поставленный Ларсом Эйно в театре "Грюсомхетенс",— это не только первая постановка незаконченной пьесы Ибсена, но и попытка ввести его драматургию в пространство постдраматического театра. Историю о смелой и свободной девушке Сванхильд (из ее образа явно выросли поздние ибсеновские героини) режиссер, на счету которого премии за современный танец, превращает почти что в балет на темы классика. Впрочем, зритель не сразу замечает, что в этом традиционном театре что-то не так: задник заменяют две картины, изображающие одну и ту же гавань, но в разном масштабе и оттого плохо стыкующиеся. Героини носят слишком пышные кринолины в цветочек, причем на каждом платье есть вставка наподобие заплаты, с узором другой расцветки. В прологе кавалеры слишком долго и шумно выпивают, а дамы в другом углу изображают смирение, картинно склонившись к пяльцам. И все это — под уютный перебор струн некоего инструмента, напоминающего разом лютню и балалайку.

Здесь умеют изобразить променад по саду — шурша юбками и не сдвигаясь с места. Так долго и всерьез обсуждают убитого скворца, что даже чертям становится грустно. Поэт Фалк, предлагающий Сванхильд пожертвовать собою и стать его любовницей (до тех пор, пока он не женился на другой), откровенно карикатурен.

Черновик Ибсена, само собой, оборван на полуслове — мы не узнаем, на что решится рыжая, смелая, но очень сентиментальная Сванхильд (великолепная Ширсти Хансен). Герои застынут в неестественных позах — и ка-а-ак загудят-заорут. Трудно с точностью сказать, что вкладывал в этот крик режиссер, но, похоже, его актеры таким образом выкрикивают свою тоску по не существующему в Европе театру но. По тому канону, который позволил бы всерьез играть так, как играли много столетий до нас. И спас бы европейский театр от слова "рутина", сопровождающего большинство сегодняшних классических постановок.

Французы из театра "Буфф дю Нор" — того самого, где много лет работал Питер Брук,— спасаются от него по бруковским рецептам. Режиссеры Самюэль Ашаш и Жанна Кандель приглашают в оркестр джазовых музыкантов, сажают их прямо на сцене, причем где придется — на поломанных стульях, среди груды строительного мусора,— а зал все равно тонет в трагических ариях Дидоны, спетых роскошным меццо-сопрано Анн-Эмманюэль Дави.

Впрочем, все начинается почти как стендап. Высоченный парень (он окажется одним из музыкантов) появляется перед грязным занавесом, пытаясь через переводчика поговорить с залом о том, что все на свете взаимосвязано. Ему на смену выходит четверка патологоанатомов — два врача и два стажера, которым предстоит вскрывать труп женщины, умершей от любви. Вскрытие воображаемого гигантского трупа сопровождается медицинскими шуточками, в итоге вся четверка проваливается внутрь мозга, пораженного любовной лихорадкой, и задыхается в прокуренных легких. Никто, разумеется, не настаивает, что это Дидона. Но в какой-то момент сцену заполняют певцы и музыканты, занавес уплывает, открывая заваленную старыми декорациями сцену. Видимо, это та самая пещера, где Дидоне предстоит найти и потерять Энея, обманутого ведьмами и ставшего "крокодилом-обманщиком". Дирижер, он же контратенор, спускается с горы хлама на горных лыжах. Перселл перемежается с джазом. Пианистка придавлена инструментом. Эней, едва увидев Дидону, деловито лезет ей под юбку, влюбленные прячутся от чужих глаз под пыльной ковровой дорожкой, потом Дидона ползет по ковру, умудряясь петь, ни разу не чихнув от пыли, и в финале покорно сворачивается мертвым клубком.

Зритель плачет, хохочет и разражается стоячей овацией, отдавая должное всей этой постдраматической оперной клоунаде, и ведет себя так чутко, что сразу понимаешь: здесь готовы воспринимать новое. О том же думаешь на выставках в арт-центре "Коммуна" во время просмотра видеоинсталляции группы AES+F "Перевернутый мир" или "Практик взросления" Александра Шишкина-Хокусая. Или, скажем, разглядывая гигантские трагические снимки на выставке "Сокровенный" (фотопроект Алексея Бычкова на тему платоновского человека). Все это образцы современного искусства, которые не так легко понять неискушенному зрителю. Однако поток посетителей в "Коммуне" не иссякал до позднего вечера (всего, по данным устроителей, на фестивальных мероприятиях побывало 77 тыс. зрителей). И при этом обошлось без эксцессов. Люди застывали среди экспонатов и у экранов, тихонько отходили в сторону, открывали в телефоне "Википедию" — и тут же вполголоса проводили друг для друга экскурсии. Такой практике взросления зрителя можно только позавидовать.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...