Выставка живопись
Фото: CHRISTIAN BARAJA
Парижский музей Мармоттан-Моне показывает выставку "Дети в искусстве". Более 70 шедевров преимущественно французского происхождения и сотни детских лиц, по которым читается не только история искусства, но и самой Франции. Из Парижа — МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА.
Вплоть до XVIII века дети на полотнах терялись в толпе взрослых и почти никогда не появлялись отдельно. Кураторы выставки дают этому несколько объяснений. Детские портреты недолюбливала церковь: младенцем, рожденным не во грехе, может быть только Иисус, а всем остальным тут не место. Да и детей выживало немного. Долгое время рождаемость во Франции была чуть ли не пропорциональна смертности, до года не дотягивал каждый четвертый ребенок. Появилась даже традиция писать детей на смертном одре, такие картины были особенно популярны в буржуазных семьях Северной Европы. На выставке есть анонимный портрет (1650), его авторство приписывают Филиппу де Шампеню. На первый взгляд, спящая девочка со спокойным, разве что немного бледноватым лицом. Смерть выдает двустороннее одеяло — мертвецки-синего цвета с кроваво-красной изнанкой. Красиво и жутко — не оторваться.
Недостатка в одушевленной детской натуре не испытывали разве что придворные художники. Будущих монархов писали едва ли не с пеленок. Девятилетний Франциск II (вероятно, кисти Леонара Лимозена, 1551) с кукольными чертами лица — губки бантиком, бровки ниточкой, в мехах и при параде. Анна Австрийская со своими щекастыми детьми с таким же равнодушным взглядом, что и у их матери (XVII век). Людовик XIII на длинных ногах-спичках (Франс Пурбус Младший, 1611), Людовик XIV — двухлетний колобок в королевском платье (анонимный портрет, 1640). Все они прекрасны, как фарфоровые статуэтки, и многозначительны, как дубовый комод в интерьере, но жизни в них нет.
Любопытен на выставке этот переход, его нельзя не заметить: со второй половины XVIII века дети на картинах вдруг начинают оживать, появляются эмоции, улыбки, отношения, чувства. Они наконец становятся похожими на детей. На портрете Иоганна Генриха Вильгельма Тишбейна (1792) две девочки нежно льнут к матери. Казалось бы, пустяк — торчащая из-под материнских волос маленькая ручка, но ни один королевский ребенок такого себе не позволял. Жадно вцепился в свою родительницу и малыш на соседнем портрете, оба — с одинаковыми бездонными карими глазами (Франсуа-Андре Венсан, Мадам Буайе-Фонфред и ее сын, 1796). В один ряд с этими оживленными детьми кураторы выставки ставят и портреты кормящих матерей. Сам по себе сюжет не новый: кормилицы, например Людовика XIV, встречаются неоднократно. Новизна в том, что теперь грудью кормит сама мать, и этот мотив становится одной из существенных тем для семейных портретов в аристократических и буржуазных кругах.
Семья как основа основ — эту любимую идею эпохи Просвещения впитала и живопись. Ребенок теперь не только в центре семьи, но и центральная фигура на портрете. Воспитанный, образованный, начитанный, окруженный любовью и заботой — и, что важно, не нянек, а родителей. "Ребенок с юлой" за письменным столом — шедевр Жан-Батиста Шардена (1738), идиллическая сцена в "Уроке географии", который глава семьи лично дает своему малолетнему сыну (Анн-Луи Жироде-Триозон, 1803).
Мощные удары по благополучной картине детства во Франции нанесут революции: первый — в 1789 году, второй — в 1830-м. У Филиппа Огюста Жанрона дети берутся за оружие ("Маленькие патриоты", 1830), у Эжена Делакруа — лезут на баррикады, словно это какой аттракцион. Маленький дерзкий мальчишка с картины "Свобода на баррикадах" через пару десятков лет станет тем самым Гаврошем из "Отверженных" Виктора Гюго.
Во второй половине XIX века на картинах французских художников каких только детей не встретишь, и встречаются они все чаще на улице. Первое купание младенца, но не в ванне, а в Сене — монументальный портрет бедной семьи кисти Оноре Домьена, так непохожий на его едкие карикатуры. Крестьянские дети, окруженные материнской заботой,— один из любимых мотивов Жан-Франсуа Милле. Вот они сидят на пороге дома, а мать-наседка, как курица, что подле нее, кормит своих цыплят с ложки ("Корм в клюве", 1860). Рядом мать помогает малышу справить нужду все на том же пороге ("Материнская осторожность", 1855-1857). На ступеньках же, но не с кормом, а с книгами, окруженный прекрасным садом и нарядно одетыми дочками, расположился Пьер-Жозеф Прудон — портрет французского анархиста с детьми Гюстава Курбе (1853). На картинах импрессионистов — главных героев музея Мармоттан-Моне — буржуазное детство, красивое и опрятное. У Пьера Огюста Ренуара — образцовые дочки французского композитора Марсиаля Кайботта за книгами и разодетая в алжирский национальный костюм девочка с соколом (1882) — будущая актриса "Комеди Франсез" мадемуазель Флери. Наряды детей на картинах становятся все более изощренными. А вот Клод Моне, судя по всему, детей не жаловал. Если его Камилла выступает во всей красе на первом плане, наслаждаясь солнцем и жизнью, то сына Жана едва видно — он то теряется в траве, то где-то поодаль с нянькой ("Прогулка в Аржантее", 1875; "Камилла в саду", 1873). Редкий младенец на выставке — миниатюрный портрет племянницы Эдуарда Мане Жюли в возрасте пары месяцев (1879).
К XX веку ребенок отвоевал себе независимость на картине. Манифестом этой свободы выглядит "Мяч" Феликса Валлоттона. Но не столько детские игры, хотя конструктивисты сполна в них наигрались, сколько детский рисунок — неосознанный, странный, спонтанный — занимает художников начала века. "В их возрасте я рисовал, как Рафаэль, но мне потребовалась целая жизнь, чтобы научиться рисовать, как они",— под этой фразой Пабло Пикассо подписались бы и Анри Матисс, и Пауль Клее, и даже Жан Дюбюффе. Хотя отец "грубого искусства" впадал в детство так же легко, как в безумие.