Турецкий фактор
Турция остается в центре мирового внимания — причины этого все время множатся. Война в Сирии, конфликт с Россией, миграционный кризис в Европейском союзе, противоречия с рядом европейских государств, в том числе из-за вопросов истории, роль Анкары на Ближнем Востоке и на Южном Кавказе, функция Анкары в НАТО, внутриполитические перемены в стране и так далее. Роль Турции — историческая, геополитическая, экономическая, культурная — столь велика, что обойти вниманием эту тему больше не может ни одна из великих держав. Взгляд на Турцию из Москвы и Вашингтона — тема очередного выпуска совместного проекта «Коммерсанта» и The Washington Times, осуществляемого при поддержке Международного дискуссионного клуба «Валдай» и вашингтонского Центра национального интереса.
Международный дискуссионный клуб "Валдай"Все происходящее вокруг и внутри Турции часто рассматривают сквозь призму конкретного политика — Реджепа Тайипа Эрдогана. Нет сомнения, что личность человека с такой целеустремленной волей к власти, славе и месту в истории, как у нынешнего президента, накладывает очень заметный отпечаток на курс страны. Однако турецкий случай — очень характерный пример того, в каком направлении меняется мир в целом. И объективные предпосылки имеют тут никак не меньшее значение, чем субъективный фактор.
Фото: Василий Шапошников, Коммерсантъ / купить фото
Искать свое новое место в мире и создавать другую идентичность Турция начала сто лет назад на фоне кризиса и коллапса Османской Империи. Двадцатый век, казалось, завершил этот процесс. Создание светской, основанной на национализме республики было закреплено с 1950-х годов ее участием в Североатлантическом альянсе и союзом с Западом. Тем более что в НАТО Турция играла крайне важную роль, находясь на южном фланге главного противостояния.
Конец холодной войны принес новые возможности, амбиции и риски. Атлантический блок одержал победу, но лишился raison d'etre, смысла существования, который, надо признать, не может по-настоящему обрести до сих пор. Интерес США к зоне ответственности НАТО начал слабеть, соответственно, ключевые державы-союзницы получили больше пространства для маневра. А распад СССР, как казалось тогда, оставил завидное наследство, и Турция первой начала внимательно к нему присматриваться. Идеи первой половины 1990-х годов о том, что Анкара может стать лидером обширного тюркоязычного сообщества от Ашхабада до Казани, уперлись в ограниченность экономических возможностей, но отчетливо показали, что ячейка "лояльный член НАТО" для Турции мала, страна будет добиваться иного статуса в мире.
Переосмыслению способствовали и внутренние изменения. Эпоха недемократических и особенно военных режимов повсеместно завершалась, а на волне демократизации к власти приходили совсем новые силы. Навязывание народам определенной формы правления силой вышло из моды и теряло эффективность. Взлет Партии справедливости и развития во главе с Эрдоганом — закономерное отражение общей тенденции в политике, которая отражала бы взгляды и мнения большей части общества. Тот факт, что на Ближнем и Среднем Востоке это означает подъем политического ислама, почему-то стал неожиданностью для западных приверженцев "продвижения демократии".
Турция при Эрдогане стала примером того, как страна с мощной культурной и великодержавной традицией, хорошими экономическими перспективами и стратегически важным географическим положением может ошибиться с приоритетами и захлебнуться в избытке шансов. Сам напор вполне объясним: турецкий лидер совершенно точно почувствовал, что наступило другое время.
Всевластие сверхдержав — в прошлом, приходит эпоха, когда средние страны, те, кого Параг Ханна определил в новый "второй мир", получают гораздо больше возможностей для глобального влияния. Однако "больше возможностей" не означает "все возможно" и далеко не всегда означает умение ими правильно пользоваться. Попытка Турции вести игру по всему периметру — от Евросоюза (стремление туда вступить) и Ближнего Востока (желание стать центральной державой там) до Евразии (зондирование участия в ШОС) и общемировых проблем (намерение активно участвовать в решении иранской ядерной проблемы) — привела к обратному результату. И на региональном, и на глобальном уровне — сплошное напряжение.
Турция иллюстрирует несколько ключевых тенденций сегодняшнего мира. Во-первых, "возвращение истории" в практическую политику. Во многих странах прошлое проступает в современной линии поведения намного больше, чем это было в годы холодной войны или сразу после нее. В Турции ориентация на дореспубликанский период явно усилилась.
Во-вторых, размывание блоковых отношений. По мере расхождения приоритетов внутри НАТО все менее очевидной становится и незыблемость жесткой дисциплины в альянсе. Турция, все чаще вступающая в противоречия с ближайшими союзниками,— наглядный пример. Атака без консультаций с партнерами на российский самолет — характерное проявление.
В-третьих, экономическая взаимозависимость не является гарантией политического согласия, вопреки ожиданиям, которые существовали в 1990-е и 2000-е годы. Стремительное разрушение всей инфраструктуры отношений России и Турции, после того как был сбит в ноябре прошлого года российский бомбардировщик, показало ограниченность надежд на благотворную роль глобализации.
Наконец, многополярный мир, о котором много и давно говорили, настал, однако выглядит он иначе, чем думали. На планете появилось не несколько равновеликих центров, которые вступают друг с другом в некие отношения, стремясь достичь баланса. Глобальная политическая среда включает в себя теперь множество игроков разного калибра, которые считают себя вправе и в состоянии вести собственную игру и не особенно озабочены проблемами общей стабильности и упорядоченности, поскольку их приоритет — удовлетворение собственных нужд и повышение своего статуса в региональной и мировой иерархии.
Итак, Турция не исключение, а правило. Не плод персональных амбиций, а отражение тенденций всеобщего развития. Не отклонение от "нормального" курса, а "новая норма". И США, и России придется исходить из этого, не питая надежд на "нормализацию" ни в американском, ни в российском понимании. Как ни странно это может прозвучать в нынешней обстановке, есть предпосылки для российско-американского взаимопонимания по этому вопросу.