Ромео и Джульетта на все лады

Фестиваль классика

В Зальцбурге прошел Pfingstfestspiele — приуроченный к празднику Пятидесятницы "филиал" большого летнего фестиваля. Под художественным руководством Чечилии Бартоли на зальцбургских сценах в этот раз замахнулись на Вильяма нашего Шекспира: исполнялись знаменитые и не очень произведения, вдохновленные историей Ромео и Джульетты. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ (AD).

Четырехдневный Pfingstfestspiele, некогда занимавший в Зальцбурге нишу специализированного фестиваля старинной музыки, все успешнее превращается в полным-полну коробочку, в которой и ситец, и парча. Фанам early music в этом году адресовались концерт знаменитого британского ансамбля Tallis Scholars с изысканной церковной полифонией шекспировских времен и концертное исполнение основательно забытой оперы Никколо Цингарелли "Джульетта и Ромео" (1796). Ценителям камерной музыки — Дворжак, Мартину и Чайковский в исполнении скрипачки Юлии Фишер (шекспировская тема была предъявлена в каприсе Сарасате на темы из "Ромео и Джульетты" Гуно). Потребителям патриархального оперно-фестивального гламура — гала-концерт с участием Анджелы Георгиу и Хуана Диего Флореса, попурри с разбросом от Гуно до Нино Роты, построенное целиком на всевозможных адаптациях все той же "превосходнейшей и печальнейшей трагедии".

Нашлось место даже и для балета, хотя балетное искусство в Зальцбурге искони не жаловали, и только с приходом Чечилии Бартоли на Pfingstfestspiele положение стало меняться. Правда, пока парадные визиты балетных трупп с давнишними классическими спектаклями устраиваются в основном, что называется, для мебели. Теперь, например, это был "Ромео и Джульетта" Прокофьева Штутгартского балета в постановке Джона Крэнко, уже разменявшей второе полустолетие.

Прокофьев как балетный отклик на сюжет шекспировской трагедии — это вполне ожидаемо, но вот в качестве полномасштабной оперной постановки (которая будет несколько раз показана и на главном фестивале — летнем) Pfingstfestspiele показал вовсе не "Ромео и Джульетту" Гуно, а "Вестсайдскую историю" Бернстайна. Ничего не поделаешь — даже в тихом Зальцбурге тема национальной розни выглядит в пору мигрантского кризиса более актуальной, чем фамильные распри. Фестиваль выписал из Америки сильных постановщиков во главе с бродвейским режиссером Филипом Маккинли, нашел для них внушительный бюджет, но получил на выходе спектакль добросовестный, крепкий, на зависть слаженный, старающийся отработать каждый цент — и, увы, в основном до странного мало запоминающийся.

Конечно, там есть грандиозные нью-йоркские трущобы, изображаемые многоэтажными декорациями Георгия Цыпина, которые съезжаются и разъезжаются по сцене скального манежа. Есть приятные голоса американских артистов на второстепенных ролях (правда, пение, к ужасу зальцбургских завсегдатаев, у всех микрофонное). Тони, белого Ромео в версии Бернстайна, пел и играл молодой австрийский тенор Норман Рейнхардт, и делал это неплохо, учитывая контекст напропалую мюзиклового спектакля, для оперного артиста явно непривычного. Сложнее получилось с Марией, его Джульеттой: еще в прошлом году Чечилия Бартоли объявила, что возьмет эту партию себе.

Пусть читатель сам представит, насколько убедительно могла бы смотреться в роли юной пуэрториканки и в сценическом окружении настоящей молодежи итальянская примадонна, которая этим летом отмечает круглую и весьма далекую от пионерского возраста дату. По счастью, режиссер и певица придумали в порядке соломонова решения пусть несколько тяжеловесный, но эффективный финт. Бартоли — это Мария-2, героиня, которая вспоминает события своей молодости спустя многие годы, прохаживаясь этакой призрачной черной дамой среди персонажей мюзикла, танцующих, дерущихся, поющих, братающихся. И поет там, где ее героине положено петь (а так-то Марию изображает юная американка Мишель Вентимилья, и тут уж вся мыслимая убедительность в ее распоряжении). Зачем госпоже Бартоли эта эскапада, которая в сопоставлении с ее прочими заслугами выглядит в лучшем случае как симпатичная шалость, все-таки не очень понятно, и главным музыкальным впечатлением от постановки остается самозабвенное шаманство Густаво Дудамеля и его Симфонического оркестра имени Симона Боливара.

Органичнее, конечно, было бы услышать нынешнюю хозяйку зальцбургского Pfingstfestspiele в раритетной "Джульетте и Ромео" Цингарелли, но там партии шекспировских любовников взяли другие специалисты по старинному меццо-сопрановому вокалу. Джульетту пела именитая шведка Анн Халленберг, а Ромео — аргентинский контратенор Франко Фаджоли, чьи трехоктавный голос и колоратурные способности оказались как раз впору для партии, которая занятным образом и по тесситуре выше, и по технике требовательнее, чем партия Джульетты. Сопровождал солистов хорошо уже знакомый московской публике оркестр Armonia Atenea под управлением Георгия Петру, чья экспертная архаизирующая манера оказалась для музыки Цингарелли не всегда выгодным зеркалом. Славный некогда неаполитанский композитор, учитель Беллини и Доницетти,— звено, соединяющее музыку моцартовской поры и расцвет бельканто, это если по букве учебников. На поверку, однако, язык Цингарелли даже по сравнению с моцартовской порой звучал как безнадежное ретро. Несмотря на полагающиеся уже по моде 1790-х многочисленные ансамбли, часто возникало ощущение, что слушаешь какую-то opera seria конца эдак 1760-х — начала 1770-х годов. Причем не первого разряда — это не Йоммелли, не Траэтта и не Галуппи. Революционность глюковского или штурмдрангистского запала в этой музыке если и есть, то жидкая и скорее формальная.

Другое дело, что у "Джульетты и Ромео" Цингарелли имеется занятная историко-культурная нагрузка. Рассказывают, что Наполеона видели плачущим один-единственный раз, и именно тогда, когда он слушал эту самую оперу, точнее, предсмертную арию Ромео "Ombra adorata, aspetta". Сей муж судьбы, сей странник бранный, пред кем унизились цари, немедленно подарил орден Железной короны кастрату Крешентини, который пел тогда Ромео. Увы, сейчас даже недюжинные способности Франко Фаджоли все-таки не прояснили, чем именно был потрясен Бонапарт: милое мелодичное рондо почти галантного склада, ничего сверхъестественного. Впрочем, возможность убедиться в этом, услышав в отличном исполнении овеянную биографическими легендами вещь, сама по себе чего-то да стоит. На балансе между кассовыми, хотя и нетривиальными хитами и штучными кураторскими решениями Pfingstfestspiele, судя по всему, собирается выезжать и впредь. Чечилия Бартоли в разговоре о будущих планах обронила намеки на Оффенбаха и на что-то затейливое в исполнении Теодора Курентзиса, а конкретные топосы фестиваля в следующем году — Оссиан, Макферсон, Вальтер Скотт и вообще шотландская тематика в европейской культуре. За которую среди прочего будут отвечать, на минуточку, "Дева озера" Россини и "Ариодант" Генделя.