Выставка скульптура
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Пушкинский музей принимает выставку из парижского Музея на набережной Бранли — пожалуй, самой удачной в мире попытки показать и объяснить искусство Востока и Африки. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Как ни снобски это звучит, но у выставки "Река Конго" два типа зрителей: те, кто был в Музее на набережной Бранли, и те, кто не был. Последним будет очень интересно. Искусство Конго, во-первых, доступно. Именно так мы представляем себе художественное производство Африки: ножи, маски сердечками, маски с рогами, женщины с мощными бедрами и так далее. Во-вторых, оно бесконечно вариативно, богато мельчайшими деталями, за каждой формой — бездна подробностей о том, зачем все это нужно и как действует. А вот людям, побывавшим в Бранли, не повезло.
Они удивятся, каким образом крупнейший музей, любимое детище бывшего президента Жака Ширака, умудрился превратить искусство Африки в рекламный ролик для потенциальных туристов. Ведь технологии, использованные в создании "Реки Конго", музейными не назовешь. В одном зале поют птицы (в записи), в другом — течет одноименная река (на видео). Объекты расставлены аккуратно, по витринам, без особого драматизма — в общем, полная противоположность постоянной экспозиции Бранли, где архитектор Жан Нувель и местные специалисты постарались сделать все, чтобы вернуть статуям богов и демонов хотя бы частичку первоначального драматизма. Им это удалось: в некоторых закоулках музея по-настоящему страшно. И не только от особенностей света, то слишком яркого, то тягучего, как сумерки, но и от того, что на самом деле это искусство нам совсем не понятно. Где искать общие координаты? Наш повседневный и эстетический опыт бесконечно далек от быта африканских племен, в котором эти вещи существовали на правах магических объектов, и смотреть на них так же сложно, как, наверное, жителям Конго на русские иконы.
И это очень старая проблема, которую решает далеко не первое поколение музейщиков и интеллектуалов. Самый честный путь — показать, как мы вообще начали смотреть на искусство Африки, и в этой области Россия не на последнем месте. Еще до Октябрьской революции африканскую скульптуру открыл и осмыслил теоретик Волдемар Матвейс, заразив этой темой великого коллекционера Сергея Щукина. Ни того, ни другого на выставке нет и в помине, хотя Пушкинский и оправдывается тем, что к "Реке Конго" прилагается буклет с планами других этажей Галереи искусства стран Европы и Америки, на которых отмечены увлекавшиеся Африкой художники типа Анри Матисса, Андре Дерена и, конечно, Пабло Пикассо (про Щукина и Матвейса опять же ни слова). И речь не о том, чтобы похвастаться тем, как мы вписаны в европейскую мысль,— конечно, с Францией и многовековой историей колониализма нам не тягаться. Просто было бы здорово понимать, что Африка как тема возникает не на пустом месте. Впрочем, одна эксклюзивная рифма на выставке есть — ткани народности куба соотнесены с поздними коллажами Матисса из коллекции ГМИИ.
Другой путь, намного более сложный,— показать цивилизацию ничуть не менее сложную, чем французская или наша, и рассказать, как эта цивилизация породила такие великолепные вещи. И тут начинаются проблемы, подходы, споры. Но с уверенностью можно сказать, что так, как в Пушкинском, делать нельзя. Нельзя начинать выставку с самой красивенькой маски в форме сердца, пухлыми губками, да еще и покрашенной в цвет слоновой кости,— это значит насильно адаптировать чужую культуру к нашим представлениям о прекрасном. Нельзя пускать современное видео о реке и лодке, потому что жизнь там была и остается далеко не идиллической. Тут подошел бы шедевр Отара Иоселиани "И стал свет" — о том, как жители африканской деревни адаптируются к рынку европейских коллекционеров. Пусть снят фильм в Сенегале, а не в одной из республик Конго, зато правда.