Финал фестиваля NET был назван "днями Гришковца": после "Дредноутов" был показан спектакль Нового рижского театра "по По", где модный драматург и шоумен выступил в качестве режиссера и одного из исполнителей. Потом ЕВГЕНИЙ ГРИШКОВЕЦ ответил на вопросы одного из авторов проекта NET, театрального обозревателя Ъ РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Перед началом "Дредноутов" сидящая рядом со мной знакомая сказала: я очень волнуюсь, потому что воспринимаю Гришковца как своего родственника. Мне кажется, в том же самом могли бы признаться многие другие зрители. Тебя не смущает такое множество новоявленной родни?
— Я отношусь к этому чрезвычайно серьезно, и не только когда стою на сцене. Всегда думаю о том, достойно ли то, что я делаю, тех "родственников", которые придут на спектакль. Их количество делает каждый мой шаг не то чтобы более сложным, но более ответственным. Нельзя огорчать родственников, нельзя наносить удар по их доверию. Когда есть родственники, под присмотром которых постоянно находишься, не можешь позволить себе стать суетливым.— Кстати, твои родственники — не халявщики по контрамаркам. Они раскупают билеты по любой цене.
— Я очень рад, что нахожусь на самоокупаемости. Что мое существование в театре поддержано какими-то грантами и институтами. Что родственники меня содержат.
— Текст "Дредноутов" до сих пор не написан на бумаге. Когда ты планируешь это сделать?
— В январе, специально уйду на каникулы. Текст будет записан именно в том формате, в каком игрался в Москве. Кроме того, я сделаю интернет-версию, где будут ссылки на исторические события, о которых я рассказываю.
— Можно ли сказать, что спектакли, сыгранные до записи текста, для тебя есть способ проверки литературы?
— Именно так, это очень точное определение. Театр — это способ проверки высказывания. Когда я пишу, есть только буквы и бумага. Я лишен в этот момент обаяния, физической архитектуры, всей человеческой силы. На театральной сцене все это есть, и текста может оказаться слишком много. Именно на сцене текст обретает структуру и синтаксис. Это мой метод.
— Ты понимаешь, что театральные пошляки начнут сравнивать "Дредноуты" с предыдущими спектаклями и будут морщиться оттого, что здесь меньше гэгов и анекдотов?
— Я вообще догадываюсь, что более успешного — не удачного, а именно успешного — спектакля, чем "Как я съел собаку", у меня уже никогда не будет. Снижение синусоиды успеха означает возвращение к базовым жизненным ценностям, к спокойному, но подлинному существованию. Для меня "Дредноуты" — жизненно необходимое высказывание. Не более, но и не менее того. Если бы я не высказался, то не смог жить. В смысле — нормально жить. И следующего спектакля — "Планета" — не было бы.
— Премьера назначена на начало декабря. Где ты планируешь место нового спектакля на той самой синусоиде?
— Это следующий шаг к новому романтизму.
— Раньше ты называл себя новым сентименталистом.
— С сентиментализмом покончено. Ровно так же, как в жизни покончено со школьными и студенческими годами. Все это осталось на фотографиях и в воспоминаниях. Еще два года назад я был счастлив от того большого интереса, который я вызвал, от предложений и знакомств, от приглашений в чем-то участвовать. Сейчас я уставший и задерганный человек. Я перестал быть забавным. Не надо больше ждать от меня ничего забавного. Но и безнадежных спектаклей я делать не буду.
— В "по По" ты впервые в Москве играл на сцене не один, а в "Планете" появится не просто партнер, но партнерша.
— В "по По" я просто проверил возможность играть с другими. Причем я для них на сцене — помощник. Это не они обрамление для меня, а я для них, ведь это я являюсь носителем текста и композиции. Мне хотелось сделать такой спектакль в маленьком театре маленького города. Рига все-таки небольшой город. И для этого театра спектакль "по По" не является глобальным высказыванием. А "Дредноуты" в маленьком городе не могли бы появиться, потому что масштаб высказывания воспринимался бы слишком экзотично. Я играл в Латвии, в Литве, в Словении, то есть в маленьких странах. И на меня смотрели там хотя и с серьезным сочувствием, но как на не очень здорового человека.
— "Планета" будет лирической историей?
— Любой спектакль демонстрирует универсальный мир. В моноспектакле актер не имеет выраженного пола, только смутные его признаки. Даже если я все время обращаюсь к воображаемой женщине, я все равно остаюсь не совсем мужчиной. Как только я выхожу на сцену с женщиной, я сразу обретаю пол. Понятно же — если бы я играл ту же самую "Собаку", но где-нибудь в углу сцены сидела женщина и молча вязала, то все было бы другим. Так что в спектакле "Дредноуты" я готовлюсь к обретению пола, хотя назвал его "спектакль для женщин".
— А "Планета" будет спектаклем для мужчин?
— Спектакль для мужчин могут сыграть только женщины. Если бы случился такой исторический факт, что сорок белошвеек погибли бы разом, вышивая что-то и зная, что для того, чтобы платье хорошо получилось, надо уколоться и умереть, вот тогда бы получился спектакль для мужчин.