«Артист, который будет играть на виолончели Ростроповича, должен быть особенной личностью»

27 марта в Москве откроется VII Международный фестиваль Мстислава Ростроповича, который в этом году будет посвящен 90-летию со дня рождения супруги виолончелиста и дирижера, певицы Галины Вишневской. В программе фестиваля в этом году будет пять музыкальных вечеров. Одним из главных событий станет концертное исполнение оперы Джузеппе Верди «Аида», в которой Галина Вишневская блистала на лучших сценах мира, с участием всемирно известных солистов, а также хора и оркестра Maggio Musicale Fiorentino под управлением маэстро Зубина Меты. О программе фестиваля, Люке Дебарге и виолончели Ростроповича с художественным руководителем фестиваля ОЛЬГОЙ РОСТРОПОВИЧ поговорила ЕЛЕНА КРАВЦУН.

–– Насколько сегодня тяжело привезти на фестиваль в Россию три европейских оркестра? В прошлые годы мэрия выделяла более 50 млн руб., что происходит в этом смысле сейчас? Помогает ли Минкульт?

–– Ну давайте еще раз поговорим на тему денег, которых нет. Тех средств, которые выделяет департамент культуры, которому мы очень благодарны, хватает лишь на часть расходов, примерно на половину… и связано это в первую очередь с падением рубля. Ведь смысл нашего фестиваля состоит в том, чтобы в нем участвовали самые лучшие мировые коллективы и музыканты. А поскольку гонорары выплачиваются в евро, песня выходит грустная. Что касается Министерства культуры, нам обещают меньше 10% бюджета фестиваля, но пока точно неизвестно. Спонсоров у нас нет.

–– От проведения фестиваля в Баку пришлось отказаться окончательно?

–– Бюджет Азербайджана привязан к стоимости нефти, а вы сами понимаете, что сейчас происходит. Кризис ощущается и там. Но мы надеемся, что в следующем году фестиваль в Баку состоится.

–– Единственный сольный вечер в рамках этого фестиваля вы отдали Люке Дебаргу. Чем вас так покорил этот молодой пианист?

–– А вы задаете мне такой вопрос, потому что вам он не нравится?

— Нет, возможно, он мне и нравится, но хочется услышать именно ваше мнение.

–– Во-первых, этот парень начал играть на рояле очень поздно. У него широчайший круг интересов –– литература, философия, джаз и многое другое. Помимо всего прочего, он из очень бедной семьи, его жизнь была далека от благополучной. Я знаю об этом, потому что его педагог Рена Шерешевская –– моя хорошая знакомая. На него все эти переживания по поводу вхождения в профессию свалились очень неожиданно. Как он приехал на конкурс Чайковского –– это вообще отдельная история. Я его тогда впервые услышала и слушала с большим интересом. Дебарг очень отличается от сегодняшних пианистов. Мои родители всегда проявляли большой интерес к профессиональной жизни молодых музыкантов. Фонд Ростроповича был задуман именно для того, чтобы помогать молодым талантам, как раз в то самое время, когда папа вернулся в Россию. Он не вывез из страны ни одного рубля, хотел, чтобы все осталось здесь, и основал фонд, который предоставляет стипендии молодым музыкантам. И поскольку традиция Фестиваля Ростроповича –– представлять новое поколение исполнителей, то выбор был сделан в пользу Дебарга. Судя по тому, что билеты на его концерт были распроданы в течение недели, Дебарг интересен не мне одной, что, конечно, радует.

–– Если продолжать разговор о традициях, всегда в программах Фестиваля Ростроповича значились произведения русских композиторов.

–– А вы посещаете наш фестиваль?

–– Конечно, с самого его первого проведения. Это одно из моих любимых музыкальных событий года в Москве.

–– Мне приятно это слышать. А почему?

–– Во-первых, меня всегда подкупала программа, которая отражала продуманный и сбалансированный выбор. Во-вторых, где еще в России можно услышать самых крупных исполнителей с мировым именем, да еще и в рамках одной недели? А в этом году –– так вообще это особенно ценно. Потому что кто такие привозы делает в академической музыке? Никто.

–– Вот именно. Вы с точностью описали то, во имя чего я этим занимаюсь. Я стремлюсь к тому, чтобы наша публика в течение недели могла услышать то, что в течение года она не услышит,— лучшие коллективы с замечательной программой высочайшего качества. Если публика это почувствует и порадуется, значит, я иду по правильному пути.

— Если возвращаться к программе, куда же делись русские композиторы? Тем более что 2016 год по предложению президента был объявлен годом Прокофьева…

–– Композиторы должны были быть. У нас было запланировано концертное исполнение оперы Прокофьева «Война и мир». Придется еще раз сказать: у нас не хватает денег. Поэтому мы вынуждены были отказаться от нескольких концертов. Например, на фестивале должно было быть два концерта Лондонского филармонического оркестра с Владимиром Юровским, пришлось ограничиться одним. То, что мы не вставили Прокофьева в программу фестиваля, ни о чем еще не говорит. Широко известно, какие отношения связывали моего папу с Сергеем Сергеевичем, какую любовь и взаимное уважение они друг к другу питали. Их связывала настоящая дружба. Поэтому то, что касается Прокофьева,— мы обязательно отметим его юбилей, у нас впереди целый год. А что касается русских имен — в этом сезоне мы возобновили оперу Чайковского «Иоланту», например.

–– Вы рассказывали, что после 1974 года Мстислав Леопольдович проводил свой день рождения на сцене, а как свой праздник отмечала Галина Павловна, девяностолетию которой посвящен этот фестиваль?

–– Папа по натуре был очень общительный человек, и в доме всегда было много людей. Он без общения не мог провести ни минуты. Мама же любила быть одной или с несколькими близкими друзьями. Раньше свой день рождения она проводила, конечно, с папой, который устраивал ей невероятные сюрпризы. А после его ухода –– в Центре оперного пения, который стал главным делом ее жизни, то есть в кругу той семьи, которую она создала. С тех пор, как она ушла, мы эту традицию продолжаем. 25 октября, день рождения мамы, мы всегда проводим в Центре оперного пения.

–– На пятом этаже сохранилась квартира Галины Павловны, вы планируете ее сделать мемориальной?

–– Нет. Пока об этом не думаем.

–– Что происходит с памятником Галине Павловне, который собирались устанавливать в 2016 году?

–– Это большой процесс, разрешение на землю мы уже имеем. Дума одобрила проект, но все упирается в финансы. Мы почему-то думали, что с маминым памятником будет проще, поскольку она полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством». Но это не совсем так, все довольно сложно. Не знаю, будет ли в этом году открыт памятник, но он точно будет.

–– Зубин Мета привозит в этом году «Аиду», в которой блистала Галина Вишневская. Вы ходили в театр на премьеры своих родителей? Какой Аидой она была?

–– Мало того, что она была потрясающей певицей, она была еще и исключительной актрисой. Я помню ее в «Войне и мире», в «Чио-Чио-Сан». Я всегда рыдала, причем каждый раз, в сцене прощания с Мадам Баттерфляй, так же как и в последней сцене «Аиды», где мама пела с потрясающим Зурабом Анджапаридзе. Она была удивительно красивая –– и голос, и внешность. Мама играла так, что ей верили. Тогда это было, конечно, проще, потому что оперы исполнялись на русском языке. С каждым словом ты понимал, что происходит. Каждый намек и полуслово проходили через тебя. Это очень помогало в восприятии. Сегодня если ты не говоришь на языке –– чтение субтитров приводит к запоздалой реакции. Ясно, что оперу надо исполнять на языке оригинала. Хотя English National Opera делает постановки на родном английском. Я, кстати, была на такой постановке «Мадам Баттерфляй», это было очень странно слышать. С другой стороны, публика понимала каждое слово и переживала вместе с артистами. Это был замечательный спектакль.

–– Вы сами хотели когда-нибудь петь на сцене?

–– Нет уж, спасибо, Бог миловал. Виолончели было достаточно. Я много играла маме во время ее распевания или разучивания нового материала, так как с пяти лет начала заниматься на рояле. Мама меня, между прочим, как-то распевала и говорила «Оля, пробуй». Дальше этого не пошло.

–– А сейчас виолончель берете в руки?

–– Нет, конечно. Этого делать сейчас уже нельзя. Это то же самое, что спросить у балерины после двадцати лет перерыва: «Скажите, вы иногда танцуете для себя?» Ответ напрашивается однозначный.

–– Виолончели Мстислава Леопольдовича звучат, или вы не отдаете их, как скрипку Страдивари, никуда?

–– Это невозможно. Иногда меня и мою сестру эти мысли посещают. Понятно, что инструмент должен звучать. Но для того чтобы музыкант сыграл на этой виолончели концерт, он должен на ней заниматься как минимум две-три недели. После Мстислава Ростроповича к этому инструменту никто не прикасался. Поэтому решение эмоционально очень сложное. Артист, который будет играть на виолончели Ростроповича, должен быть особенной личностью, я уже не говорю об игре. Пока мы такого виолончелиста не знаем.

–– Мстислав Леопольдович Ростропович собирал все, что касается России, вы лично что-то собираете?

–– Я даже не знаю, нужно ли об этом говорить, потому что меня никогда об этом не спрашивали. У меня своя замечательная коллекция, не относящаяся к моим родителям. Я очень люблю театральное искусство, у меня большая коллекция театральных эскизов и костюмов, мне всегда это было близко.

–– А каково вам вообще быть главой клана? Вы готовы были к такой роли?

–– Я не задаюсь таким вопросом и не ощущаю себя «главой клана», у меня на это просто нет времени. Если надо что-то делать, я это делаю, и нет времени на раздумья. Меня так воспитывал отец. В пять-шесть лет я помогала ему что-то ремонтировать в доме, потому что у нас был вечный ремонт. Он мне просто говорил «Оля, сделай», «Оля, помоги», «Оля, дай» или «Оля, найди». «Дай мне такой шуруп» –– и шестилетняя Оля идет и приносит гвоздь. Тогда начинается разбор: «Ты что не можешь сообразить и не знаешь разницу между шурупом и гвоздем?» Тут Оля начинает напрягать свои мозги и делать. Меня так воспитали. В такие условия я была поставлена сначала после ухода папы и окончательно –– после ухода мамы. Когда из жизни ушел папа, для меня это была страшная трагедия, я потеряла почву под ногами. Я просыпалась с утра и думала, что это сон. Если мама сильно сдала после ухода папы и болела, то отец не болел никогда. Для нас все было шоком. После его ухода я все время проводила с мамой, была на всех репетициях в Центре оперного пения. Она меня готовила к тому, чтобы я стала ее преемницей. Сейчас в стране тяжелая финансовая ситуация, все задаются вопросом «а как вы фестиваль проводите», а разве есть какая-то альтернатива? Это мамин юбилей и папин фестиваль.

–– Я знаю, что в Сочи в этом году пройдет еще Оперный фестиваль имени Галины Вишневской, расскажите об этом.

–– В этом году мы проведем его силами Центра оперного пения Галины Вишневской, в последнюю декаду сентября. Мы привезем два спектакля — «Риголетто» и «Иоланту», проведем мастер-классы с нашими блестящими педагогами. Когда я недавно посетила Сочи, мне пришло в голову, что у нас в России нет летнего оперного фестиваля, как в Зальцбурге или Байроте. На этом этапе я, конечно, не говорю о подобном масштабе, но сами фантастические природные условия к этому располагают. Я вижу, что там можно сделать что-то очень красивое и интересное. Но опять все упирается в деньги –– если бы у нас появился какой-то единомышленник-меценат, который любит оперу и видит такое будущее для этого прекрасного города, мы были бы очень рады.

–– На сайте Центра оперного пения говорится, что вы успешно сотрудничаете с такими крупнейшими мировыми институтами, как Академия молодых исполнителей Пласидо Доминго при Лос-Анджелесской Опере, Фонд Артуро Тосканини в Парме, Парижская консерватория, Музыкальный институт Кертиса. Как это происходит?

–– Мы приглашаем педагогов и молодых певцов из этих академий к нам в Центр оперного пения, проводим мастер-классы и совместные концерты, потом приглашают нас, то есть происходит творческий обмен. Мы сотрудничаем с Берлинской оперой, с Метрополитен-опера, Ла Скала, Венской оперой, у нас развиты контакты с Пласидо Доминго и его академией. Нашим студентам это помогает расширить музыкальный кругозор, повысить профессиональный уровень, молодым певцам из-за рубежа интересно приехать сюда и позаниматься с нашими педагогами русским репертуаром.