Экс-глава города Самары Олег Сысуев о первых выборах мэра, первой московской квартире и о том, почему политик стал банкиром.
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ / купить фото
— Вы попали во власть в конце 80-х — начале 90-х. Как так случилось? Как вас туда занесло?
— Да, «занесло», на самом деле, точное слово, поскольку к тому времени я был уже весьма взрослым человеком, со сложившимися привычками и устоями, и никогда не имел дел с общественной формальной деятельностью типа профсоюза или комсомола. Хотя вокруг меня было много друзей, которые целенаправленно строили свою совершенно тогда понятную политическую карьеру, с институтских пор участвуя в студсоветах, профкомах и впоследствии становясь на предприятиях комсомольскими боссами. А меня как-то миновала эта дорожка, я тогда просто чинил самолеты, играл рок-н-рол и занимался спортом. В общем-то и в партию-то я вступил, когда она уже загибаться стала. Как говорится, скучно стало. Именно тогда разрешили говорить. А я уже стал хоть небольшим, но все-таки начальником отдела, и мне пришлось по службе выступать перед людьми на общественно-политические темы. И оказалось, что людям интересно было меня слушать. Я это чувствовал. Начались выборы, причем конкурентные выборы в советы трудовых коллективов. Политическая сцена — это тоже сцена, а конкуренция — это некая спортивная борьба. Сочетание этих двух вещей и пробудило во мне интерес к политической гонке — и я стал участвовать в выборах. Стал депутатом районного совета, избирался в областной совет. Кроме того, я даже участвовал в последнем партийном XXVIII Съезде КПСС.
— А как так вышло, что на том съезде вы стали кандидатом в генсеки наряду с Михаилом Горбачевым?
— Выдвижение произошло чисто случайно. К тому времени я был знаком с Геннадием Козловым, секретарем парткома Московского авиационного института. Так вот, когда я бежал в буфет, он перехватил меня в коридоре и сказал, что они решили меня выдвигать в генеральные секретари. Поскольку для представителя голодного самарского края буфет в кремлевском дворце, безусловно, представлял из себя гораздо больший интерес, чем происходящее в зале (там был просто изумительный куриный бульон с изумительными слоеными пирожками с мясом), так что я даже как-то этому особого значения не придал. Но, возвращаясь от пирожков я заметил на мониторе в холле, что Геннадий Козлов готовится к выступлению. Он назвал мою фамилию, и мне пришлось идти на трибуну и оформлять свой отвод. На трибуне я сказал, что для того, чтобы защититься от агрессии ретроградов, надо поддержать Михаила Сергеевича. Собственно, этот эпизод на самом деле оказался очень ярким, но большого значения я ему не придаю.
— Т.е. он не оказал заметного влияния на ваше дельнейшее продвижение по карьерной лестнице?
— Если бы я захотел, я мог бы это использовать в ускорении моей карьеры. Но в Самаре этот эпизод не получил широкой огласки. Зато когда были события августа 91 года моя давняя подруга Светлана Жданова — сотрудница самарского телевидения — решила поднести микрофон именно ко мне, рассчитывая на то, что я хоть что-то скажу в этой ситуации, так как все остальные прятались, боясь оценок происходящих событий, ведь непонятно было, чья возьмет. Но наш Красноглинский совет, возглавляемый мной, к тому времени уже принял решение в пользу Ельцина, о чем я прямо и заявил в эфире. Именно после этого я стал популярным человеком. Буквально через полтора месяца после этого проходила процедура номинирования кандидатов на пост главы города Самары. Компания из четырех человек: Виктора Тархова (к тому времени уже экс-главы областного совета), его зама Павла Елина, представителя президента в Самарской области Антона Федорова и председателя Ленинского районного совета Самары Александра Белоусова — решила, что мне надо выдвигаться. Городской совет голосовал таким образом, что в администрацию президента на утверждение были представлены три кандидатуры. И совершенно точно известно, что Константин Алексеевич Титов приложил немало усилий, чтобы это был не я. Ему в этом помогал тогдашний представитель Самарской области в Верховном Совете РСФСР и председатель комитета по образованию Верховного Совета, бывший ректор моего родного вуза Владимир Шорин. Но лоббистский ресурс Антона Федорова оказался сильнее — и 31 декабря 91 года был подписан указ, о котором все узнали уже после нового года. Тогда у меня был очень тяжелый период в жизни — заболела мама, и мне, признаться, в тот момент даже не до наначения было, хотя, конечно, я был этому рад.
— Итак, вы на посту. В каком состоянии вы нашли город?
— К тому моменту у меня уже был опыт руководства районом, поэтому я представлял себе структуру управления городом и примерно знал механизмы хозяйственного устройства, но чувство страха, конечно, я все равно испытывал, садясь в кресло мэра. У меня не было своей команды, поскольку я не готовил себя к этому назначению. Пришлось уже постфактум все решать в одиночку, и я делал кадровые ошибки. Хотел баланса: тогда городской совет был очень разрозненный, и я пытался его уравновесить за счет привлечения в администрацию разных сил. Это, конечно, было демократично, но, как оказалось впоследствии, все же неправильно. Потом со всеми теми, кто призван был балансировать, пришлось расстаться. Там был такой одиозный, очень радикальный, скажем так, советский демократ товарищ Китаев, который портил жизнь всей администрации. Он был работником КБ Кузнецова и к тому времени успел испортить жизнь многим руководителям и на Красной глинке, и в КБ. И его я взял руководить городским имуществом, поскольку мне казалось, что именно такой человек, который следит за всеми, чтоб они не воровали, сам воровать не будет. Но это привело к тому, что мы не могли ничего приватизировать вообще.
В самом городе в тот момент, естественно, не было ничего. Даже невозможно перечислить, что у нас тогда было в достатке. Не было горючего, не было городского транспорта, не было водки, не было сигарет, не было достаточного количества машин для чистки города от снега. Но я при этом я не помню со стороны людей давления, злобы, нетерпимости, которые должны были бы проявляться по отношению к городской власти в такой ситуации. Буквально через месяц, в феврале, случилась крупнейшая авария на водозаборе, и треть города осталась без воды, мы орагнизовывали подвоз воды, использовали все емкости, что у нас были для этого, пресса активно освещала эти события, но город как-то с пониманием отнесся даже к этому инциденту.
— А какие первоочередные задачи вы поставили тогда для себя?
— Да просто выжить: чтобы в городе ходил транспорт, чтобы жилищно-коммунальное хозяйство работало. Мы же в тот момент все-таки жили за счет советского ресурса и поддерживали то, что уже было накоплено до нас. Это уже потом, начиная где-то с 2004 года, бюджет начал чувствовать себя более или менее хорошо, появились предложения по использованию иностранных денег. Вот тогда-то мы и начали хоть какое-то развитие. А в 92 году была задача — поддержать хозяйство на уровне, которое не вызывало бы каких-то катаклизимов. Речи о развитии, строительстве, реализации крупных инфраструктурных проектов не было. Мы дороги-то начали делать только уже года через три.
— Т.е.уже после вашего избрания народом?
— Да, на органиации выборов мэра в 94 году настоял Константин Титов. Я его поддержал. Я понимал, что если я буду легитимно избран народом, мне будет легче отстаивать интересы города. Тогда была естественная конкуренция между администрацией города и администрацией области, между губернатором и мэром. И это было очень хорошо, в отличие от теперешнего времени, когда эта конкуренция отсутствует напрочь.
— Тяжело вам дались выборы?
— Нет, я бы не сказал, что тяжело. Уже потом я узнал, что сумма, которую потратили мои спонсоры на выборы, равнялась примерно $60 тыс. Все было впервые, все было интересно. Первые ролики предвыборные. Сейчас уже смешно вспоминать о них: выходит семейная пара из подъезда с саженцами, а соседка их спрашивает, куда это они собрались, надо же голосовать. Они ей отвечают, мол, нет, мы собираемся саженцы посадить на даче. А она в ответ: «Нет, надо в выборах участвовать. То, что сейчас посеешь, то потом и пожнешь!» Помню, к нам по личным связям приезжал Иван Демидов — в то время ведущий Музыкального обоза — помогал с избирательной кампанией. Впрочем, тогда я не чувствовал особой конкуренции и думаю, что Константин Титов тоже в тот момент понимал, что не надо с нами так уж серьезно и активно бороться. В общем-то, мы больше беспокоились по поводу того, чтобы люди пришли на выборы. Это главная была задача.
— А кто был вашим оппонентом тогда?
— Ой, даже и не скажу уже. Помню, что один из них был руководителем свалки. Вот вторые выборы, в 96 году, были куда более жесткие. Тогда все уже все знали, обладали политтехнологиями, понимали, сколько надо денег на это, абсолютно беззастенчиво использовали разные PR-технологии. Тогда серьезная конкуренция была между мной и моим товарищем, главой Ленинского района Александром Белоусовым. Хотя в итоге и эти выборы окончились примерно с таким же итогом, что и первые (более 70%. — Прим. ред.).
— Т.е. вы допускали для себя мысль, что можете проиграть вторые выборы?
— Нет, я уже к тому моменту очень хотел выиграть.
— А какой бюджет был у вторых выборов?
— Примерно такой же, те же $60 тыс. Но тогда законодательство было такое, что оно особо не ограничивало человека, находившегося у власти, в использовании служебного положения. Уходить в отпуск не надо было, за мной постоянно ходили с камерами, снимали исполнение моих служебных обязанностей, так что я просто не исчезал с экрана. Кроме того, надо признать, нас все-такие любили журналисты за нашу открытость. СМИ практически жили в администрации. Это не говорит о том, что не было критики. Критика была, в том числе и проплаченная. Она, в частности, касалась приватизации. Был такой кейс, связанный с ДСК — это такой бетонный остов будущего домостроительного комбината, и всем казалось, что это очень ценный объект. Но сейчас он весь разрушен и никому не нужен, желающих его купить так и не нашлось. Меня критиковали за то, что мы пытались его приватизировать и хоть кому-то отдать. И под серьезным прессом также находился глава комитета по имуществу Александр Сидоренко. Там ему вменялась в вину связь с предпринимателем Захарченко. Вот два серьезных кейса, которыми наши оппоненты постоянно апеллировали.
— Ну, вас еще за дом в Самарской луке ругали…
- Да, дом я тоже помню, его там, помнится, фоторгафировали даже, но дома-то у меня тогда там не было на самом деле…
— Кто был спонсором ваших выборов?— Виктор Тархов оба раза. Захареченко, помнится, проспонсировал концерт в первые выборы. По-моему, еще и Владимир Аветисян (в то время председатель правления АО «Ассоциация делового сотрудничества «Волгопромгаз». — Прим. ред.). Пожалуй, это все, кого я помню. А, был еще какой-то Миша, который торговал обувью и по собственной инициативе сделал какие-то буклеты в нашу поддержку.
— Эх, вот бы сейчас так выборы организовать за $60 тыс…
— Да, с тех пор жизнь сильно изменилась…
— Что вы относите к своим достижениям на посту мэра?
— Дороги, безусловно. Это было связано с тем, что мы решились на покупку совершенно новой немецкой техники для укладки дорог. Сейчас это тривиальное явление на дорогах российских городов, а тогда было удивительно, что машина срезает асфальт, и таким образом не приходится увеличивать и увеличивать толщину дорог. Тогда мы почувствовали, что такое качественные дороги. Я думаю, что то, что нам в числе 10 городов удалось получить кредит мирового банка на закупку городского транспорта — тоже значительное достижение, потому что это было видно всем гражданам. Ну и главное, тогда Самара, по оценкам многих людей, которые там бывали, представляла собой чистый и уютный город. Я этого хотел всегда. Кроме того, в Самаре началась и продолжалась все то время активная культурная жизнь. Ведь в советские времена Куйбышев был закрытым городом, А все эти вещи, связанные с современным искусством, сотрудничество с иностранными городами, вузами выводило город на другой, я бы даже сказал, европейский уровень. Тогда, в частности, вместе с Инкомбанком мы проводили на третьей набережной фестиваль скульптур, в котором участвовали и иностранные художники. В общем, мы хотели город европеизировать. И кое-что на этом пути нам удалось достичь.
— Ну, возможно, на уровне набережной точно. До сих пор эта часть города здорово отличается от остальных районов Самары
— Да, сейчас набережная вообще в шикарном состоянии. Когда деньги появились, и нефть стала стоить $100 за баррель, кое-что перепало и набережной. Но то, что после нас, с появлением денег (деньги появились ближе к 2000 году), началась хамская, хаотичная, ничем не регулируемая застройка, я бы даже назвал ее грабительской, это, конечно, нанесло городу страшный урон.
— У вас был строгий градостроительный план?
— Да, у нас был план, но не было денег. Может быть, конечно, если бы у нас было столько денег, может быть, мы бы тоже так хулиганили, не знаю… Но мне кажется, что развернувшаяся стройка, конечно, шла просто соверешенно бессовестно и необдуманно…
— А как у вас строились отношения с нарождающимся бизнесом тогда?
— Они строились по-разному. И следует сказать, что я особо с бизнесом не общался. У нас все-таки этим занимался Сидоренко, и в общем-то в имиджевом плане он от этого и пострадал. Он вообще был человеком с бизнес-жилкой, он находил с бизнесменами общий язык, придумывал с ними какие-то проекты. К тому моменту у нас уже была такая структура власти, когда был глава администрации и был мэр. И я намеренно передал тогда все хозяйственные вопросы главе администрации. И в силу этого, общение с бизнесом на деловом и оперативном уровне осуществлялось там, и не мной. Все знали, что я скорее представитель городской власти, местный политик, но я не хозяйственник, не бизнесмен.
— Как же так, все же вас воспринимали именно как хозяйственника? Народ до сих вспоминает вашу речь про то, что вы дворник, а теперь вы говорите, что вы вовсе далеки от этого…
— Нет, ну, в первые годы я, конечно, хозяйственником был, когда была другая структура управления городом. Впрочем, и после разделения полномочий я все равно проводил каждую неделю оперативки и был в курсе того, что происходило в городе. Ну, и справедливости ради надо сказать, что и как такового бурного развития бизнеса моя администрация не застала. Помню, у нас был какой-то греческий инвестор, который собирался вложить в развитие фаст-фуда $1млн. Так мы его на руках носили тогда, он нам такой редкой птицей казался. А сейчас, как вы видите, индустрия быстрого питания развита везде и повсеместно.
— А что было с криминальной обстановкой тогда?— Обстановка, конечно, в силу времени была непростая. В городе два или три раза были реализованы крупные заказные убийства. Там конкретно из автоматов расстреливали бандиты бандитов, но убийств приличных и видных людей в это время не было. В целом, у меня было ощущение, что тогда все было мягче и добрее, чем сейчас. Даже на улице не чувствовалась агрессия тогда.
— У вас была охрана? Вам угрожали тогда?
— Нет, у меня не было охраны, мне ни разу никто не угрожал. Я чувствовал себя очень свободно, ездил тогда на трамвае, люди меня узнавали, и это было приятно.
— А как так вышло, что вы неожиданно решили уйти от мэрства? — Действительно, победив повторно на выборах, буквально через 4 месяца я покидаю свой пост. Скажу банальность, но в данном случае мне поступило предложение, от которого просто было невозможно отказаться. Такой шанс — поработать в исключительной команде мечты (с Немцовым, Чубайсом, Уринсоном, Кохом, Ясиным) в самой гуще исторических событий — выпадает раз в жизни. Нам предстояло проводить реформы в стране.
— Кто вам сделал предложение?
— Со мной говорил Анатолий Чубайс.
— Вы с ним давно были знакомы к этому времени?
— Нет, у нас было довольно шапочное знакомство. Когда я был мэром, мы с ним пару раз принимали совместное участие в совещаниях. Вот и все, пожалуй.
— Но была же версия о том, что это Константин Титов рекомендовал вас вместо себя на должность вице-премьера, таким изящным образом избавившись от конкурента…
— Да, Титову действительно предлагали это место, и вполне возможно, что он меня рекомендовал. Просто, если бы к тому времени я был просто мэром, которого знал только Титов — это одно, но меня уже хорошо знал Виктор Черномырдин. Он как раз накануне приезжал в Самару на 80-летие Политехнического института, и ему очень понравился город, он тогда меня много хвалил. Кроме того, мою кандидатуру одобрил Борис Немцов, да и Анатолию Чубайсу импонировали мои либеральные взгляды. Думаю, что Чубайсу с Титовым было бы некомфортно работать, поэтому он был сторонником именно моего назначения.
— В правительстве за вами закрепили социальный блок. Вам нравился круг ваших обязанностей, или вам хотелось чем-то другим заниматься?
— Нет, я думаю, что вряд ли я смог бы заниматься эффективно чем-то другим, у меня было то, что составляет во многом сферу городского хозяйства: врачи, учителя, культура, спорт, пенсионеры, социально-уязвимые люди, телевидение и радиовеащие. Все это было у меня. Это была работа вполне по мне, если бы не одно «но»: цена на нефть была $9. Конечно, в этой ситуации предполагалось, что руководитель социального блока будет следовать определенной модели поведения: защита бюджета своего блока и постоянная конфронтация и попытки перетянуть очень тонкий бюджетный пирог Минфина в сторону социалки. Но у меня этого не было: я четко понимал, что денег нет. И я большую часть времени тратил на то, чтобы как-то реформировать, изменить подвластные мне институты для того, чтобы они стали гораздо более компактными и эффективными.
Мой важнейший KPI тогда был — долги предприятиям по зарплате и пенсиям, которые исчислялись месяцами. И в 97 году мы для покрытия долгов по зарплате использовали, в том числе, и программу Международного валютного фонда, суть которой — реформы в обмен на деньги. По каждой из сфер, будь то угольная, пенсионная или энергетическая, мы должны были сделать какие-то шаги. Но для этого зачастую нужно было менять законы, а сделать это в тот момент было невозможно, так как в думе большинство было коммунистов. Но кое-что мы делали своими актами, указами президента и т.д. И, формально говоря, нам к декабрю 97 года удалось выплатить долги по заработным платам и пенсиям. Это было для нас фантастическое достижение, и я помню, как на приеме в Кремле Борис Николаевич об этом объявил, однако опять было одно «но». За две недели до этого начался азиатский кризис, и все хорошо понимали, что все наши достижения уже по сути неважны.
— Вы осознавали уже в 97-м году, что скоро будет дефолт?
— Меня с Немцовым и Чубайсом начали тогда постепенно приглашать на посиделки в администрацию президента к Валентину Юмашеву (тогдашний глава администрации) и к Татьяне Дьяченко, посвященные острым проблемам, связанным с думой, с олиграхами. Но я не был включен в вопросы, связанные с финансами. Это обсуждали без меня, и я на это и не претендовал как-то. Так что для меня во многом известие о дефолте также было сюрпризом, хотя, конечно, может, и не в такой равной степени, как для рядового гражданина.
— Но в целом, как человек опытный и экономически подкованный, вы наверное все-таки понимали…
— Экономически подкованный, который вечерами вел с дедушкой Ясиным (в 97 году министр по экономическим вопросам, внутренним и внешним инвестициям — Прим. ред.) разговоры о том, ну, почему же все-таки нельзя просто напечатать денег, ну почему?… (Смеется. — Прим. ред.) И Евгений Григорьевич мне тогда терпеливо объяснял, почему этого делать нельзя.
— Будучи вице-премьером, вы пережили смену руководства. Сначала вы работали с Черномырдиным, потом с Кириенко?Сильные были изменения? И где вам комфортнее работалось?
— Изменения были очень сильные. Комфортнее, стабильнее, понятнее и даже солиднее было работать с Черномырдиным. Когда пришел Кириенко, то сразу было понятно, что это непринятый премьер-министр, что век его будет недолгим и что, конечно же, это было очень странным решением. Фактически это был элемент судороги, я это так и воспринимал, и в общем-то был прав — Кириенко сняли через 4 месяца. Нас, кстати, тогда осталось только три вице-премьера: я, Немцов и Христенко. Такая была легкая структура правительства, что, кстати, рационально и правильно. Этот период для меня ознаменовался забастовками шахтеров. Я только этим и занимался. И вообще говоря, катастрофы меня преследовали в это время. Я был в феврале председателем комиссии на шахте Зыряновской в Новокузнецке, где погибло 69 человек. Помню, что на третий день позвонил Черномырдин и сообщил о падении самолета в Иркутстке на дома. Потом было усмирение шахтеров на Транссибе, у меня на это примерно месяц ушло. В общем, делами заниматься практически было некогда, я постоянно ходил на митинги, встречался с учителями, преподавателями вузов… Под окнами моего кабинета учителя проводили демонстрации…
— Что было после отставки правительства Кириенко? Какие были предложения?
— Вначале Евгений Примаков уговаривал меня остаться на вице-премьерской должности. Потом Юмашев решил, что лучше мне работать в администрации президента, и меня назначаили первым заместителем главы администрации президента. Евгений Максимович считал меня человеком, с которым можно разговаривать, что в общем-то и подтвердилось. По сути, я работал в администрации в то время, когда Борис Николаевич был нетрудоспособным. Я его в рабочем состоянии и не помню. Он болел… Тогда же на одной из встреч был довольно забавный эпизод — он поручил мне курировать пограничную службу.
— Вы отказались?— Нет, как я мог отказаться?… Я сказал, что это было сильное решение… Причем об этом сообщили по телевидению, и мне начали звонить с застав, требуя покрытия расходов по заработной плате. Но, слава богу, тогдашний начальник пограничной службы быстро понял, что все это экзотика… И вот так я проработал на этой должности до июня 1999 года.
— До отставки Примакова?
— Да. Но мой уход непосредственно с его отставкой не связан был. Последней каплей стал инцидент с моим выступлением перед журналистами. Прямо накануне я спросил тогдашнего главу администрации Волошина, останется ли Примаков в правительстве или его съедят, чтобы я знал, как отвечать на прямые вопросы, и он на голубом глазу заверил меня, что все в порядке, Максимыч остается… Об этом я журналистам и сообщил, а на следующий день Примакова сняли. В общем-то, расстаться с администрацией было легко: работа была чрезвычайно собачьей и безденежной. Это не те доходы, что сегодня у чиновников.
— Ну, квартиру-то хоть дали?
— Дали, правда не сразу. Мы сначала жили в гостинице, и на даче. Потом наши жены взбунтовались и Боря (Немцов. — Прим. ред.) пошел к Ельцину и спросил, как быть, вот уже два месяца, как мы работаем, а жить нам негде. И тогда нам дали квартиры, что, конечно, было большим подспорьем, что говорить. Нас поселили в доме, который Гусинский продал администрации президента за большие деньги. Тогда он был элитным, но сейчас это далеко не так. Дом стоит на Садово-Кудринской улице, прямо на Садовом кольце. Когда наши с Борей жены зашли в квартиры, а там была шикарная отделка, была даже встроена кухня, Рая, Борина жена, сказала: «Боря, это коррупция. Мы не можем с тобой жить в гостинице пять звезд!»… (Смеется. — Прим. ред.) Сейчас вспоминается, как же это было мило. И конечно, это не идет в сравнение с теми квартирами, в которых чиновники живут теперь.
— Итак, вы ушли из администрации. Что было сразу после этого? Почему решили работать в Альфа-Банке? У вас уже было предложение от них?
— Да, я ушел сам и ушел по сути просто в никуда. Причем мне пришлось схитрить: я сразу передал информацию в «Интерфакс» о том, что подал в отставку, и только после этого послал заявление на имя президента. В противном случае я понимал, что меня могут не отпустить, надавить на совесть… После этого я начал вести переговоры с представителями семибанкирщины, которые, собственно, сами проявляли интерес. И у меня была альтернатива: выйти сюда (в Альфа-Банк) или прямо через дорогу — в ЮКОС. Они меня приглашали президентом «Открытой России».
— Все-таки вы — счастливчик…
— Да, я примерно неделю туда-сюда метался, и здесь мне показалась обстановка гораздо более свободной и не такой формальной в плане общения с акционерами.
— Т.е. если подвести итог: вы ушли из политики, поскольку были сыты по горло этим бардаком в правительстве?— Не совсем так. У меня все-таки не такое было линейное отношение к Ельцину, как, например, у Бори Немцова. Боря, несмотря ни на что, все-таки любил его и относился к нему с величайшим уважением. Мое отношение было гораздо более ровным. Я не мог простить Борису Николаевичу, — и это, в свою очередь, также сказывалось на мне, я чувствовал ответное определенное субъективное отношение, — что он не мог взять себя в руки в плане своего здоровья. Потом, как оказалось, после отставки он это сделал и выглядел как огурец на протяжении последних пяти-шести лет. А все эти истории с пересаживанием, загогулинами, наверное, это интересно, эпатажно, но настолько, извиняюсь, некультурно…Пьяным дирижировать оркестром — это все неправильно, несмотря на все его заслуги, которые я неизменно всегда отмечаю, и безусловно, он человек гораздо более масштабный, чем нынешний руководитель.
— Олег Николаевич, а ваши ожидания от Москвы вообще оправдались?
— Ну во-первых, я попал совесм в другой мир, с совершенно другими людьми, выдающимися и интересными личностями. Я сам стал участником исторических событий. У меня была чрезвычайно интересная жизнь, впрочем, такой она и остается. Для меня важно было остаться самим собой, что мне и удалось, как мне кажется. Именно этого я и хотел.
— А были стремления — дойти до конца и стать президентом?
— Да, это тоже такой разговор не совсем теореического свойства, поскольку смотрины мне устраивали. Это было в году 97-м, в августе. Я былл приглашен на дачу к Березовскому на обед, где собрались все олигархи практически. И только потом я уже понял, что это были смотрины. Одним из иницаторов был руководитель «ИТАР-ТАСС» Виталий Игнатенко. В течение пяти месяцев после этого мне Валя Юмашев стал показывать мои рейтинги, которые тогда были высокими, и рекомендовал мне за ними следить. Да где уж там следить, если люди без зарплаты остаются. И я понимал, что с таким багажом невыплаченных зарплат и пенсий в президенты идти, мягко говоря, странно… Тем не менее возможность продолжения политической карьеры у меня была. и многие ожидали, что после своей отставки я организую партию или же примкну к кому-то. Тут же после этого было формирование СПС. Кириенко очень хотел, чтобы я вошел в тройку вместе с ним и Хакамадой. В итоге в СПС были Немцов, Хакамада, Кириенко и Константин Титов. Я отказался от этого по абсолютно тривиальным, житейским соображениям: я должен был отдать долги своей семье, я не мог больше нищенствовать. В Москве, в таком дорогом городе, мне надо было детям образование давать, и я пошел тупо зарабатывать деньги к олигархам. Так открыто я это Кириенко с Борей и объявил. Они меня уверяли, что и в думе будут возможности зарабатывать деньги, предложили доплачивать мне из партийной кассы, но это меня не устраивало.
— Тяжелым оказался переход в бизнес? Вы быстро вошли в курс дела?
— Думаю, что мне очень повезло. Акционеры оказались весьма понимающими людьми, представляющими себе мои сильные и слабые стороны и не пытавшимся меня в чем-то ограничить или сломать. Кроме того, это одни из самых образованных людей, которых я знаю. С ними очень интересно. Я не предприниматель и бизнесмен, а они — чемпионы. Я стараюсь как могу приносить пользу корпорации, участвую во многих советах директоров, а также отвечаю за региональное развитие банка и связи с госорганами и госкомпаниями. Собственно, главный мой ресурс — это моя репутация.
— Не заскучали за 15 лет в банке?— Нет, не заскучал. Мне кажется, у меня есть одно счастливое свойство — я не боюсь меняться и не боюсь признаваться, что еще не знаю чего-то нового.
— А в Самаре часто бываете?
— Нет, не часто. Из родственников там осталась только сестра жены. Плюс иногда в командировках бываю.
— Скучаете?
— Вы знаете, все-таки прошло довольно много времени с тех пор, и я уже спокойно воспринимаю ситуацию в городе. А раньше я туда приезжал и чувствовал волнение, подъем, хотелось пройти по родным местам. Сейчас же, превалирующее чувство у меня — чувство неловкости. Я бываю во многих других городах, в силу своих служебных обязанностей, городах, равнозначных Самаре, и, к сожалению, Самара — далеко не лидер с точки зрения человеческого восприятия, простого, бытового. В общем, там я теперь чувствую себя неважно. К сожалению, еще при Георгие Сергеевиче (Лиманском. — Прим. ред.) общественные деньги (в первую очередь, налоги) использовались неправильно. Я не знаю, куда они их тратили, но довести город до такого состояния надо было суметь. Не любил Лиманский город, а это неправильно.